Академия Легиона - Лена Летняя

– Тогда я еще раз уточню: не опасно было оставлять Агнессу там одну?

– А я повторю: боевики довольно хорошо воспитаны. Они уважают женщин, закон и Устав Легиона. И еще больше уважают боевых подруг. Даже если по отношениям в Академии вам кажется иначе.

– Кстати, разве Устав не запрещает… приключения с боевыми подругами?

– Он запрещает отношения, – уточнил Мор. – Отношения – это когда вмешиваются чувства.

Они свернули на перпендикулярную улочку, которая была еще уже чем та, по которой они шли до сих пор. Здесь стало совсем пусто и тихо, поскольку впереди не было видно никаких заведений и даже входов в дома. Лишь свет в некоторых окнах напоминал о том, что рядом живут люди.

Несколько десятков шагов они прошли в молчании. Хильда посматривала на окна, за плотными занавесками которых пряталась неизвестная ей жизнь, и думала о словах куратора. Только когда они прошли половину улицы она наконец снова подала голос:

– Я не понимаю, в чем разница. Мне всегда казалось, что запрещены именно близкие отношения. Секс, грубо говоря.

– Да нет, – после непродолжительной паузы отозвался Мор. – Суть этого запрета не в воздержании от секса. Вы путаете с запретом, существующим в учебных заведениях.

– А в чем тогда?

Мор остановился и повернулся к Хильде, она была вынуждена сделать то же самое. Они угодили в темную зону между двумя светящимися шарами, которые на этой узкой улочке находились на приличном расстоянии друг от друга. Дом, рядом с которым они остановились, то ли уже потерял своих хозяев, то ли пока не дождался их этим вечером: его окна были темны. Поэтому Хильда почти не видела выражение лица куратора, только блеск его глаз в темноте, но волна мурашек все же пробежала по ее телу. Лихорадка? Да, пожалуй, это слово лучше всего описывало ее нынешнее состояние.

– В привязанности, Хильда. В идеале боевик не должен иметь привязанностей. Командир не должен быть влюблен в подчиненную, потому что не сможет отправить ее на смерть. Приоритеты сбиваются. Поэтому все запреты Устава Легиона направлены на чувства. Воздержание скорее вредит боевику, чем помогает. Поэтому на все случайные связи в своих рядах Легион смотрит сквозь пальцы. Особенно когда речь заходит о лихорадке. Безжалостно наказывается только принуждение в любой форме. Особенно с использованием руководящего положения.

В любом другом случае Хильда не стала бы развивать тему. При всей раскованности и уверенности в себе, она всегда хорошо видела черту, которую не стоит пересекать. Даже в пререканиях с преподавателями и – особенно – с куратором она безошибочно чувствовала, когда стоит сдать назад, понимала, как далеко можно зайти в праведном возмущении.

Но сейчас в ней плескались три или четыре рюмки настойки, границы дозволенного в ее сознании оказались размыты, поэтому она склонила голову набок и, лукаво улыбнувшись, поинтересовалась:

– А как вы, куратор Мор, предпочитаете справляться с лихорадкой?

Она не знала, какой реакции ожидает. Предполагала, что куратор либо смутится (на что было бы интересно посмотреть), либо разозлится (что в ее представлении было более вероятно). Однако реакция Мора оказалась совсем другой.

Он неожиданно шагнул к ней, заставляя отступить назад и почти вжаться в стену дома, но даже это не помогло ей сохранить дистанцию между ними. Его дыхание коснулось кожи лица, когда он наклонился, пытаясь поймать в темноте ее взгляд. Только сейчас она заметила, что дышит он чаще и глубже, чем обычно.

– Уверены, что хотите это знать, курсантка Сатин? – тихо уточнил Мор.

Хильде всегда нравился его голос, но сейчас в нем почудились непривычные ласкающие нотки. Удивление быстро сменилось пониманием: не она одна сегодня выпила вместе с легионерами. Под воздействием алкоголя и той самой лихорадки Мор тоже вполне мог, что называется, «потерять берега». Это должно было испугать ее, но в реальности привело в восторг. Ей стало интересно, как много он себе позволит в таком состоянии и как будет выкручиваться потом, когда придет в себя и протрезвеет.

И как много готова позволить ему она сама?

– Мне это безумно интересно, господин куратор, – почти прошептала Хильда, подаваясь немного вперед и еще больше сокращая расстояние между их телами и лицами.

Он не отодвинулся, продолжая смотреть на нее сквозь темноту и заставляя ее сердце биться быстрее с каждой секундой, что длилась эта непривычная близость. Мгновение спустя его лицо вдруг оказалось еще ближе, губы почти коснулись губ Хильды. Она инстинктивно разомкнула их, словно заранее готовясь ответить на поцелуй, который должен был последовать за этим. Однако их дыхания смешались лишь на один короткий миг, после чего губы Мора, по-прежнему не касаясь кожи, переместились к ее уху. Еще одна волна мурашек тут же пробежала по шее Хильды, вдоль позвоночника.

– Я прослужил в боевом отряде шесть лет. Я давно не подвержен лихорадке.

Смысл фразы дошел до Хильды не сразу. Лишь когда куратор снова отодвинулся и сделал шаг назад, выходя из ее личного пространства, она осознала, что он просто издевался. Никакие берега он не потерял. Выпитое количество алкоголя не влияло на него или влияло в недостаточной степени. Он всего лишь решил подшутить над ней. Дать прочувствовать в полной мере, что такое лихорадка, ведь те несколько секунд, что он стоял вплотную, Хильда впервые по-настоящему хотела его. Это был всего лишь еще один его урок. Жестокий, но доходчивый.

В груди неприятно кольнуло. Хильда не любила чувствовать себя дурой, а сейчас чувствовала себя именно так. Ей страстно захотелось залепить ему пощечину, чтобы стереть с лица довольную ухмылку, но для этого она тоже выпила недостаточно много. Поэтому просто стиснула зубы и резко повернулась, собираясь как можно скорее дойти до конца улицы и скрыться в портале.

– Сатин, ну простите, это было недос…

Он попытался задержать ее, схватив за плечо, но она так резко дернулась, высвобождаясь, что он осекся на полуслове, услышав ее сдавленный стон. И отдернул руку.

– В чем дело? – строго спросил он уже без следа прежней расслабленности.

– Да меня одно из умертвий зубами прихватило, – процедила Хильда, пережидая приступ обжигающей боли. – Но вроде не прокусило…

– Вроде? – теперь вместо ласкающих ноток в его голосе слышалась тихая ярость. – В лазарет. Бегом!

Хильде показалось, что он с трудом удержался от того, чтобы снова схватить ее за плечо и потащить к порталу волоком.

– Я все равно не понимаю, – недоумевала Хильда четверть часа спустя, сидя на уже почти родной кушетке в лазарете. – Оно ведь даже форму не прокусило.

– Форму не прокусило, а яд свой через ткань впрыснуло, – спокойно объяснила Ада Вилар, обрабатывая снадобьями след от зубов, вскочивший на коже уродливыми волдырями. От каждого ее прикосновения они горели все сильнее, о чем Хильда мужественно молчала. – Ты скажи спасибо, что оно не прокусило ни форму, ни кожу. А то яд попал бы в кровь, и моя помощь тебе могла уже не понадобиться. Особенно, если бы ты так же молчала об этом… Дилан, сделайте одолжение, перестаньте мельтешить! У меня от ваших метаний голова кружится. Лучше надо смотреть за курсантами, господин куратор, тогда и нервничать не придется.