От шнурков до сердечка - Евгений Клюев

Что же касается самого Балкончика, то он был похож на цветок – этакая розочка из белого крема на торте, которую хочется съесть раньше всего остального. И был он весь в завитушечках – симпатичный Балкончик, прелесть просто! Правда, в том переулочке, где он висел, мало кто мог его видеть… Да и сам он мало чего мог видеть: народу тут почти не ходило. Потому-то и грезил Балкончик – ведь грезить начинают тогда, когда вокруг мало чего видно…

Значит, на этом и остановимся: Балкончик грезил. Разберёмся просто, как он это делал. А делал он это так: забывал, что он балкончик, и думал, что он птичка такая. И говорил себе тихонько: «Я птичка такая». И словно бы начинал лететь над городом.

Конечно, будь он подвешен к современному какому-нибудь дому, представлять себя птичкой такой ему было бы не в пример легче: птицы ведь высоко летают! В его же положении представлять себя птичкой такой было, честно говоря, за-труд-ни-тель-но. Но он всё равно затруднял себя и – представлял. Правда, не очень точно представлял: он ведь оставался на месте, а с птичками это редко бывает, они постоянно перемещаются. Балкончик в принципе тоже очень не прочь был бы переместиться, но переместиться он мог бы только вместе с домом, к которому был прикреплён. Дом же никуда перемещаться не хотел, потому что был тяжёлым и старым. Стало быть, и Балкончику приходилось не перемещаться. А коли так… значит, воображать себя надо было не просто птичкой такой, но неподвижной птичкой такой, что, вне всякого сомнения, гораздо труднее.

– Я неподвижная птичка такая, – внушал он себе совсем тихо, да переулочек, на его беду, был уж слишком узким: любое тихое слово звучало тут как гром среди ясного неба.

И всякий, кто хотел услышать, что говорил Балкончик, мог услышать, что говорил Балкончик. Ну и… у-слы-ши-вал!

– Неподвижных птиц не бывает, – так отвечала ему (хоть никто её и не спрашивал) Крайняя Колонна. – Все птицы, которых я знаю, – а их тут миллионы напролетало! – очень подвижны. Они никогда не сидят на месте. Если птица неподвижна, она мертва. Так что ты, Балкончик, мёртвая птичка такая.

– Птичка может не умереть, а просто замереть… тогда она тоже неподвижная. Я замершая в воздухе, неподвижная птичка такая.

– Где ж тогда твои крылья? – спрашивал Горшок-с-Ге-ранью. – Все птицы имеют крылья. Где твои крылья?

– Вот, – отвечал Балкончик и показывал узенькие карнизи-ки с обеих сторон.

– Тогда помаши ими! – требовал Горшок-с-Геранью.

– Пожалуйста! – говорил Балкончик и начинал пытаться сдвинуть карнизики с места.

– Эй-эй, поосторожнее, я вовсе не хотел бы развалиться! – ворчал Дом.

Балкончик утихомиривался, а Горшок-с-Геранью продолжал:

– Это было во-первых. А во-вторых, все птицы имеют перья. Где твои перья?

– Вот, – отвечал Балкончик и предъявлял завитушечки.

– Тогда почисти их! – распоряжался Горшок-с-Геранью, и Балкончик начинал пытаться дуть на завитушечки, но они от этого чище не становились.

И тогда всякому становилось понятно, что никакая он не замершая в воздухе неподвижная птичка такая, а просто-напросто Балкончик.

– Всё равно я улечу отсюда! – говорил он так тихо, что почти про себя, но его тем не менее тут же у-слы-ши-ва-ли.

– Тогда в стене образуется дырка и людям будет холодно жить, – предупреждал Дом.

Балкончику было жалко людей – и он терпел улетать.

Как-то осенью все люди взяли и выехали из дома, а дом взяли и обнесли лесами. Это означало, что в доме начинается ремонт. Тут-то Балкончик и решился…

– Настала осень! – сказал он во весь голос. – И теперь я улетаю отсюда в жаркие страны.

– Ну-ну! – усмехнулась Крайняя Колонна.

– Давай-давай! – подзадорил Горшок-с-Геранью.

– Эй-эй, поосторожнее! – предостерёг Дом.

– До встречи весной! – крикнул Балкончик.

Но все вокруг только расхохотались, потому что Балкончик так и остался на месте.

– Ужасно глупый Балкончик! – выразил общее мнение Горшок-с-Геранью, и все принялись обсуждать, в какой цвет выкрасить балкончиковы завитушечки после ремонта.

Однако Балкончик в мыслях своих уже размахивал узенькими карнизиками, устремляясь в небо. Там он присоединился к стае журавлей и полетел вместе с ними – последним в стае, за-мы-ка-ю-щим. И легонько трепетали на ветру его завитушечки.

А внизу всё ещё продолжали обсуждать, в какой цвет эти завитушечки красить…

Если вы спросите меня прямо, улетел Балкончик или нет, то я, пожалуй, и не отвечу. Ведь когда мы грезим, то совершенно непонятно, происходит ли что-нибудь из того, что происходит, или вовсе ничего не происходит из этого… кто знает!

Мистера Миксера давно не было на кухне, но память о нём жила… Да и кто ж такое забудет: он словно из воздуха тогда на кухонном столе возник – ни на кого не похожий, блестящий, элегантный!

– Мистер Миксер, – представился он с легким акцентом и, как бы вспомнив, добавил: – Британец… Я бы даже сказал, великобританец.

Добрая половина присутствовавших о Великобритании и не слышала никогда, а потому решила, что «великобританец» – это титул. Впрочем, как принято в хорошем обществе, никто ни о чём не спросил. Напротив, многие тут же сделали вид, что и они тоже… ну, конечно, не велико… но всё-таки хоть сколько-нибудь британцы.

– Как добрались? – просто чтобы поддержать разговор, спросила самая светская из кухонных дам – Маленькая-Вилочка-для-Лимона, блеснув двумя очаровательными зубками.

– О, благодарю Вас, прекрасно, – с готовностью отвечал мистер Миксер. – Я ехал в коробке первого класса, а это гораздо лучше, чем коробка второго или третьего класса.

Мало кто понял, что он имел в виду, но переспрашивать опять не посмели.

– Чем же, простите за нескромный вопрос, Вы намерены заниматься у нас? – поинтересовался Кухонный Нож.

– Ах, – беспечно отозвался мистер Миксер, – да, в общем, ничем особенно!.. Разве что иногда – изредка, под настроение – взбивать крем.

– Какое утончённое занятие! – воскликнула Маленькая-Вилочка-для-Лимона.

– Пожалуй, – поскромничал мистер Миксер.