Время черной луны - Татьяна Корсакова

Наклоняться тяжело, кружится голова. Чтобы не упасть рядом с Циклопом, нужно встать на колени.

– Умоляю. – Вой переходит в жалобный скулеж, руки с корявыми пальцами слепо шарят по земле, пытаясь оттолкнуться, оттащить беспомощное тело подальше от нее, Лии. – Все, что угодно, пожалуйста…

По позвоночнику пробегает дрожь отвращения, в глаза забивается пепел, царапает роговицу, боль в обожженной ладони становится почти невыносимой. Противно, но она должна.

– Где мой медальон? – Голос хриплый, незнакомый, беспощадный.

– Не надо, не надо… – От Циклопа пахнет нечистотами и безумием. Теперь она точно знает, как пахнет безумие. Полынная горечь и сладкий запах разлагающейся плоти…

– Мне нужен медальон. – Если не дышать, то не так страшно. Только долго ли получится не дышать?

Скрюченная лапа отрывается от земли, нескладным пауком ползет по ошметкам одежды, ныряет за пазуху, через мгновение выныривает обратно с медальоном.

– Вот, мы не хотели… забери.

Не медальон, а пачка денег…

– Что это?

– Деньги, купи себе новый.

Все без толку…

Деньги падают в пепел, и в ту же секунду к горлу подкатывает тошнота.

Отползти от Циклопа нет никаких сил. Отчаяние выплескивается из нее вместе с полынной горечью прямо в сизый пепел.

* * *

Следователь объявился на другой день, ближе к обеду. Поставленный на вибрацию мобильник предупреждающе заурчал в кармане пиджака. Монгол глянул на незнакомый номер, тяжело вздохнул и не слишком приветливо буркнул в трубку:

– Слушаю.

– Сиротин Александр Владимирович? – Голос странный: не то мужской, не то женский, и раскатистое французское «ррр» в каждом слове.

– Он самый. – Хозяин (или все-таки хозяйка?) голоса не понравился ему сразу. Наверное, из-за этой половой неопределенности.

– Следователь Горейко Адам Семенович. – Значит, все-таки мужчина. – Александр Владимирович, я желал бы с вами сегодня встретиться. Это касается недавнего происшествия в морге. Вы, вероятно…

– Я в курсе. – Челюсть заломило от неприятных воспоминаний, во рту появился приторно-сладкий кофейный привкус. А еще это самоуверенное «я желал бы», не оставляющее собеседнику выбора. – Где и когда?

В трубке неодобрительно помолчали. Видимо, следователь Горейко рассчитывал на более уважительное обращение. Ну, так мало ли кто на что рассчитывал! Он вот тоже собирался через две недели в Лондон махнуть, а потом встретился с одной ненормальной – и все планы пошли псу под хвост.

– В моем кабинете будет удобнее всего, – наконец заговорил следователь Горейко. – Через два часа… – и после секундного молчания: – Надеюсь, вас устроит?

Не устроит его ни через два часа, ни через двадцать два, он вообще не хочет иметь дела ни с какими следователями, но в данном случае от его желания-нежелания ничего не зависит. Этот следак с французским прононсом с него не слезет, пока своего не добьется. По голосу понятно, что настроен товарищ решительно, если не сказать, агрессивно.

Время для встречи следователь Горейко, наверное, назначал со злым умыслом: добираться до прокуратуры пришлось в самый час пик. Монгол сто раз успел пожалеть, что поехал на машине. Корона бы не упала, если бы спустился в метро. Да и нервы целее были бы. А так, хоть и настраивался всю дорогу на продуктивную и взаимовежливую беседу, а к моменту, когда в ответ на его стук из-за обшарпанной двери с криво прибитой табличкой «Старший следователь Горейко А.С.» послышалось раздраженное «войдите», всю лояльность к служителю правопорядка как ветром сдуло. Вместо того чтобы деликатно и интеллигентно просочиться в приоткрытую дверь, Монгол предпочел эту дверь распахнуть. Получилось очень даже эффектно: возникшим сквозняком со стола старшего следователя Горейко смело все бумаги. Судя по возмущенному воплю последнего, документы были государственной важности.

– Прошу прощения. – Монгол без приглашения уселся на единственный свободный стул. – Моя фамилия Сиротин.

– Сиротин? – Следователь нахмурил сократовский лоб, белесые брови сошлись на переносице в тщетной и неискренней попытке вспомнить, кто же такой, этот самый Сиротин, и что он делает в святая святых прокуратуры.

– Вы мне сегодня звонили. – Монгол растянул губы в вежливой улыбке и изобразил на лице внимание.

Не подвела интуиция, следователь Горейко во плоти оказался еще неприятнее, чем его голос. Монгол таких типчиков на дух не переносил. Следователь Горейко был, что называется, из молодых да ранних. На вид лет двадцати пяти – тридцати. Салага, одним словом, но гонору… гонору хватит на троих. Щегольской костюмчик, щегольские же очочки в позолоченной оправе, вполне грамотно подобранный галстук, не из самых дорогих, но и не на рынке купленный, редкие, но старательно уложенные волосы и аккуратные усики. Усики не понравились Монголу особенно. Скорее всего, парнишка отпустил их для солидности, но просчитался: усики делали его похожим на второсортного жигало.

– А, Сиротин?! Который свидетель по делу об убийстве в больнице. – Следователь сгреб с пола разлетевшиеся документы, смерил Монгола взглядом, красноречиво говорящим о том, что в качестве подозреваемого тот представлял бы для следствия гораздо больший интерес.

– Не понимаю, о чем вы.

– Не понимаете? – Горейко сокрушенно покачал головой. – Ну как же так, господин Сиротин?! Вот же в материалах дела черным по белому написано, – он вынул из пластиковой папки листок бумаги и ткнул в него пальцем, – что, со слов свидетеля Алейникова Валентина Ивановича, вчера утром вы звонили ему на мобильный телефон, чтобы сообщить, что в вашей квартире находится некая сумасшедшая особа, подозреваемая в жестоком убийстве, и просили вызвать группу немедленного реагирования.

Монгол невольно поморщился. Никакую группу немедленного реагирования он к себе не зазывал. Это уж Франкенштейн сам без него постарался. Ну да ладно…

– Что, вспомнили, Александр Владимирович? – Следователь Горейко поправил и без того идеальный узел галстука и придвинул к Монголу папочку со свидетельскими показаниями. – Или после вчерашнего, хм… инцидента некоторые события стерлись из вашей памяти?

И все-то он знает, все-то понимает…

– Почему же? Кое-какие события свежи до сих пор. – А почерк у Франкенштейна корявый, как у всех медиков. И как только товарищ следователь умудрился что-либо разобрать в этой абракадабре?

– Так, может, напишете все обстоятельно? – Горейко выложил на стол чистый лист бумаги и шариковую ручку с обгрызенным колпачком.

– Спасибо, у меня своя. – Монгол достал из нагрудного кармана паркер с золотым пером и спросил максимально заинтересованным тоном: – А что, собственно говоря, писать? У меня в школе по сочинениям выше тройки оценок отродясь не было.

– Ну, давайте тогда сначала в устной форме все изложите.