Я начинаю войну! - Николай Пиков

ВОПРОС: А что он просил?

ГОРЕЛОВ: Просил в широком масштабе предоставить вертолеты, современную авиацию. Там были «МиГ-21» только, полк «МиГ-21» стоял. Он просил более современные самолеты. Просил артиллерию, танки. Там у них один полк, одна бригада на «Т-62», остальные были «Т-54», он просил новые танки. Средств связи просил очень много, у них средств мало было, мы средства связи им дали.

Относительно вертолетов. Послали учиться в Советский Союз экипажи, а потом решили дать им и вертолеты. Но пока, в то время, было у них всего одно звено вертолетов, больше ничего.

ВОПРОС: На тот момент, 1975 год, на территории страны были очаги нестабильности, повстанческие действия? Какая была ситуация?

ГОРЕЛОВ: Обстановка была спокойная в целом, но уже начали отдельные, как мы их называем, бандформирования проникать на территорию Афганистана. Но они быстро ликвидировались или выдворялись обратно в Пакистан. В общем, обстановка на границе было спокойная. Просто там граница относительная, она не выраженная.

ВОПРОС: Вас предупреждал Куликов о противостоянии между «Хальк» и «Парчам» в обществе и среди военных. Вот вы приехали, начали с ними работать — каким образом вы сталкивались с этим? Что вы об этом знали и как это проявлялось?

ГОРЕЛОВ: Мы имели строгие указания не вмешиваться в политику, ни тех, ни других не поддерживать. Но многие из них учились у нас. Они устанавливали с нами связь, пытались выстроить теплые отношения. Они нам рассказывали о положении в партии, в том или другом ее крыле. В той партии, которую Тараки возглавлял, и в той, которую возглавлял Бабрак. Доверительно с нами разговаривали.

ВОПРОС: Кого было больше среди офицеров — халькистов или парчамистов?

ГОРЕЛОВ: Больше было халькистов. Ну, халькисты, вы знаете, народ бедненький, так можно сказать. А «Парчам» — это богатые люди.

ВОПРОС: На уровне общения, боевой учебы как-то это противостояние проявлялось?

ГОРЕЛОВ: Нет, не было. Противостояния не было. Все, что мы говорили, они делали.

ВОПРОС: Были какие-то свидетельства того, что офицеры действительно думают о захвате власти, свержении Дауда?

ГОРЕЛОВ: Были. Но они очень осторожные люди. Они высказывали недовольства какие-то, скажем, Дауд обещал демократические реформы провести, а он их не проводит. Он обещал много. А военные планировали, что со временем управление государством должно измениться. Не говорили ничего о сроках, но мы чувствовали, что они все-таки готовятся к чему-то.

ВОПРОС: И они даже от вас этого не скрывали?

ГОРЕЛОВ: Нет, но и прямо не говорили: мол, мы уберем завтра или послезавтра Дауда.

ВОПРОС: На тот момент были ли реальные предпосылки революции в Афганистане?

ГОРЕЛОВ: На это я что скажу… Главная предпосылка — это рабочий класс, правда? Рабочего класса не было. Предпосылка — офицерские кадры, армия. А вообще, это не революция была, а скорее переворот, сделанный офицерским составом, армией.

Гм… революция, я считаю, что это ошибка. Какая революция, кто в этой революции участвовал? Армия пришла и свергла Дауда. И все. Рабочего класса нет. Ну, конечно, кое-какая интеллигенция поддержала. Не было предпосылок. Зрело это все в сердцах офицерского состава, интеллигенции — недовольство Даудом.

ВОПРОС: А что он такое делал, что у них недовольство зрело?

ГОРЕЛОВ: Не проводил реформы.

ВОПРОС: А зачем армии демократические реформы? Военные, наверное, другого от него ждали. Чем он их не устраивал?

ГОРЕЛОВ: Сам жизненный уровень в стране их не устраивал. Народ же был нищий, а большинство офицеров — выходцы из народа. То есть они ориентировались на Север. Они же многие учились у нас, большинство. Видели, что и как в Советском Союзе. Ориентировка была на нашу страну. На тот же Узбекистан, на тот же Казахстан, на тот же Туркменистан. Там народ нормально жил.

ВОПРОС: Революция, апрель 1978 года: как это отразилось на армии, на вашей работе, как это вообще случилось?

ГОРЕЛОВ: Сама революция началась… переворот, не революция… так. Посол поехал на аэродром. Я сейчас не помню, он кого-то встречал, я был в посольстве. И вдруг говорят: танки вошли в Кабул и сделали несколько выстрелов по Министерству обороны и дворцу. Мы в недоумении. Я начинаю выходить на связь с советниками. Они говорят — да, получили приказ. Одна бригада в готовности выйти в Кабул. Другая (пятый батальон 15-й бригады) уже вышла в Кабул. Приезжает посол, говорит: «Стрельба, везде стрельба». Ни он не знал об этом, ни наши органы не знали. Они так сработали, и «Хальк», и «Парчам», что мы ничего ровным счетом не знали. Я, к примеру, не знал и посол не знал — это точно. Потом приезжает уже от них представитель Тараки: «Атаковали дворец, успеха не имеем, что делать?»

Ну, что делать? Посол говорит мне: «Давай…»

Я говорю: «Имею право давать?»

«Да» — он мне дает право говорить с Кадыром. Представитель Тараки — именно Кадыр. Он возглавлял военную операцию.

Я им говорю: «Отводите войска от дворца и наносите авиационные удары».

Они нанесли удар звеном, и группа офицеров после этого ворвалась во дворец. Дауд выстроил всю семью и своих приближенных во дворце. Когда офицер афганской армии сказал «сдавайтесь», двоюродный брат Дауда, который стоял в том строю, выстрелил в этого офицера. Тогда те, кто пришел, группа из 5–6 человек, всех их перебили, Дауда убили и всю семью, и всех остальных. Вот так убирали Дауда.

ВОПРОС: Вы говорили, что жена ваша оказалась рядом с дворцом, под бомбами, во время революции?

ГОРЕЛОВ: Я был в посольстве, когда стрельба началась. А она все это видела, слышала, вернее, вышла на балкон. Она не военный человек. Над ней падают бомбы. Она пережила столько — думала, вот сейчас бомба упадет и убьет ее. Думала обо мне, что я там делаю, где я? Был такой момент.

После этого страшная обстановка сложилась в армии: арестован командир Кандагарского корпуса, привезен в Кабул командир Гардезского корпуса, командиры дивизий. Короче говоря, армия обезглавлена. Нет руководства. Ставят на корпус командира роты. На второй корпус — командира батальона. А в каждом корпусе три дивизии. Что делать? Ну, я все докладываю в Москву. Мне прямо говорят: сосредоточьте сейчас вновь все свое внимание на подготовке офицерского состава и разбирайтесь на месте. Мне уже дают команду — мол, внимательно присматривайтесь, кто — «Парчам» или «Хальк» — приходит к руководству в армии. Опять те же вводные: вы не вмешивайтесь, но советуйте. Вы работали, видели этих офицеров, командиров рот, командиров батальонов. Принимайте участие, посильное, в назначении кадров на руководство армией.

Это был тяжелый момент, очень тяжелый. Потом Тараки провел ряд совещаний с высшим офицерским составом, назначения некоторых командиров. Кадыра он, правда, отстранил, армию стал курировать Амин, а министром обороны назначен был Ватанджар. Словом, сложная обстановка была, то есть с кем я раньше работал — никого уже нет. Все новые пришли. Вот в такой обстановке мы начали работать, очень было тяжело.