Герои, жертвы и злодеи. Сто лет Великой русской революции - Владимир Малышев

Писатель выходит на улицу и с ужасом озирается вокруг. «Какая, прежде всего грязь! Сколько старых, донельзя запакощенных солдатских шинелей, сколько порыжевших обмоток на ногах и сальных картузов, которыми точно улицу подметали, на вшивых головах! А в красноармейцах главное – распущенность. В зубах папироска, глаза мутные, наглые, картуз на затылок, на лоб падает «шевелюр».

Мимо с ревом и грохотом несутся переполненные вооруженными людьми грузовики, на перекрестках толпы, слушающие беснующихся ораторов. «Грузовик – каким страшным символом остался он для нас, сколько этого грузовика в наших самых тяжких и ужасных воспоминаниях! С самого первого дня своего связалась революция с этим ревущим и смердящим животным, переполненным сперва истеричками и похабной солдатней из дезертиров, а потом отборными каторжанами».

Лица каторжников

А вот и очередной оратор на перекрестке. «Говорит, кричит, заикаясь, со слюной во рту, – с отвращением наблюдает Бунин, – глаза сквозь криво висящее пенсне кажутся особенно яростными. Галстучек высоко вылез сзади на грязный бумажный воротничок, жилет донельзя запакощенный, на плечах кургузого пиджачка – перхоть, сальные жидкие волосы всклокочены… И меня уверяют, что эта гадюка одержима будто бы «пламенной, беззаветной любовью к человеку», «жаждой красоты, добра и справедливости»!»

Писатель поворачивается, разглядывая слушающую оратора толпу, среди которой в первых рядах – «революционный солдат». «Весь день праздно стоящий с подсолнухами в кулаке, весь день механически жрущий эти подсолнухи дезертир. Шинель внакидку, картуз на затылок. Широкий, коротконогий. Спокойно-нахален, жрет и от времени до времени задает вопросы, – не говорит, а все только спрашивает, и ни единому ответу не верит, во всем подозревает брехню. И физически больно от отвращения к нему, к его толстым ляжкам в толстом зимнем хаки, к телячьим ресницам, к молоку от нажеванных подсолнухов на молодых, животно-первобытных губах».

Революционных матросов из Петрограда он видит осатаневшими от пьянства, кокаина и своеволия. «Римляне ставили на лица своих каторжников клейма, – ужасается Бунин, – На эти лица ничего не надо ставить, – и без всякого клейма видно».

Нравственный идиот от рождения

С такой же яростной ненавистью писатель относится и к главарям революции – «Ленин, Троцкий, Дзержинский… Кто подлее, кровожаднее, гаже?». По его мнению, они «решили держать Россию в накалении, и не прекращать террора и гражданской войны до момента выступления на сцену европейского пролетариата. Они фанатики, верят в мировой пожар… им везде снятся заговоры… трепещут и за свою власть и за свою жизнь».

«Выродок, – с отвращением пишет он о «вожде Октября», – нравственный идиот от рождения, Ленин явил миру нечто чудовищное, потрясающее; он разорил величайшую в мире страну и убил несколько миллионов человек…»

С той неутолимой ненавистью писал Бунин о Ленине и позднее, когда тот уже умирал от сифилиса головного мозга в Горках. «На своем кровавом престоле он уже стоял на четвереньках, когда английские фотографы снимали его, он поминутно высовывал язык… Сам Семашко брякнул сдуру во всеуслышанье, что в черепе этого нового Навуходоносора нашли зеленую жижу вместо мозга; на смертном столе, своем красном гробу, он лежал с ужаснейшей гримасой на серо-желтом лице».

А Россия цвела…

По мнению Бунина, не было никакой необходимости террором и насилием «преобразовывать жизнь» в стране. «Несмотря на все недостатки, – пишет он, – Россия цвела, росла, со сказочной быстротой развивалась и видоизменялась во всех отношениях…. Была Россия, был великий, ломившийся от всякого скарба дом, населенный огромным и во всех смыслах могучим семейством, созданный благословенными трудами многих и многих поколений, освященный богопочитанием, памятью о прошлом и всем тем, что называется культурою. Что же с ним сделали?»

На его глазах рушится вся красота прежней жизни, Россия проваливается в какую-то черную смрадную яму. «Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (то есть вчера) жили, которую не ценили, не понимали – всю эту мощь, сложность, богатство, счастье».

Писатель слышать не может, когда все зверства и бессудные расстрелы прикрываются революционной фразеологией, как всюду повторяют: народ, народ… «А белые не народ? – в запальчивости восклицает он. – А декабристы, а знаменитый московский университет, первые народовольцы, Государственная Дума? А редакторы знаменитых журналов? А весь цвет русской литературы? А ее герои? Ни одна стране в мире не дала такого дворянства». Дневниковые записи писателя за 1917 год обрываются 21 ноября: «12 часов ночи. Сижу один – слегка пьян. Вино возвращает мне смелость, мудрость, чувственность, ощущение запахов и прочее… Передо мною бутылка № 24 удельного. Печать, государственный герб. Была Россия. Где она теперь? О, боже, боже…» «Повеситься можно от ярости!», – с глухой тоской восклицает великий писатель.

Ленин еще при жизни он превратился в миф, в легенду, в спустившегося к нам на землю мессию. В советские времена, иначе, как «над дорогой Ильич», его не называли. Его кудрявая в детстве головка изображалась на звездочке для октябрят, а профиль чеканился на орденах и медалях. Ленин строго смотрел на нас с обложки партийного билета, напоминая, что «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи».

Когда Ильич умер, труп его бальзамировали и поместили, словно древнеегипетскую мумию, в мавзолей на Красной площади, куда к нему приходили на поклон, как к языческому божеству. В стране не осталось сколько-нибудь значительного населённого пункта, где бы не возвышалась скульптура вождя. Создавались музеи, миллионным тиражом печатались его портреты. Восторженно пели: «Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой!» Но потом времена изменились и после крушения в 1991 году СССР народный бард Игорь Тальков в уже в Петербурге, а не в Ленинграде, пел совсем другое:

«Товарищ Ленин, а как у Вас дела в аду? Вы там, на сковородке иль на троне? Готовитесь ли к Страшному суду или надеетесь, что дьявол выдаст бронь Вам? Нет, брони Вам товарищ не видать. Господь не допускает компромиссов».

Несомненно, Ленин был незаурядной личностью. Он обладал огромной силой воли, аналитическим умом и большими организаторскими способностями. Но конечно, не был ни «величайшим теоретиком», ни «великим полководцем» или «гением человечества». А вот по тяжести, масштабности трагических последствий своей общественно-политической деятельности, он превзошёл всех своих предшественников. Так кем же был все-таки Ленин для России?

Выбросил крестик

Как известно, Володя Ульянов был крещен в Симбирской Николаевской Церкви в 1870 году. Но спустя 17 лет он предал свою веру, за которую в России веками сражались и умирали. Он сам рассказал, что ещё в юном возрасте выбросил свой крестик, хотя его отец Илья Николаевич, был глубоко верующим человеком и воспитывал своих детей в духе трепетной любви к Богу.

Как же могло случиться, что его сын вдруг вступил на антирелигиозный путь? Какой «бес» в него вселился? Быть может, именно в этом и заключается секрет той драматической метаморфозы, которая произошла потом с юношей из религиозной семьи?