Укрытие - Трецца Адзопарди

Ох уж эти дела, начинает он. Ведь мы с вами, Фрэнк, деловые люди.

Фрэнки с легкой усмешкой прикрывает глаза, чуть склоняет голову.

И мы ведь с вами мужчины, продолжает Пиппо.

Губы Фрэнки продолжают улыбаться. Он открывает глаза и видит, что Пиппо смотрит не на него, а куда-то поверх его головы: Пиппо обращается к карнизу.

Видите ли, Фрэнк, продолжает он, видите ли, деловому человеку без жены трудно.

Фрэнки кивает, подавив в себе желание обернуться и посмотреть, что именно разглядывает Пиппо.

Вы меня слушаете? После Марии… — Пиппо показывает на каминную полку, где стоит другая фотография его покойной жены. — После Марии я и не собирался жениться.

Фрэнки снова кивает. Ну, давай же, думает он, не тяни.

Но… У меня нет детей, Фрэнк…

Нет сына! — говорит, встряв в паузу, Фрэнки. Пиппо повышает голос — он еще не закончил.

Так что уж если я женюсь, то выберу ту, которую захочу.

Молчание. Фрэнки не уверен, что ему уже позволено отвечать. Пиппо вздыхает, расстегивает верхнюю пуговицу рубашки, чешет шею. Наконец его взгляд останавливается на Фрэнки.

Но Селеста! Очень красивая девушка, выдыхает Пиппо. Дочь-красавица, Фрэнк.

Фрэнки смотрит на вдавленного в кресло Пиппо, замечает завитки волос над воротом, видит, как натянулась на груди рубашка, опускает взгляд на голые щиколотки, нависшие над коричневыми кожаными шлепанцами, и больше уже смотреть не в силах. Он отхлебывает кофе — без молока. Он думает о Селесте, о том, как этот тип будет сжимать своими пальцами-сосисками ее хрупкие ручки, представляет себе, как Пиппо спускает с плеч подтяжки. Фрэнки не хочется об этом думать. Его глаза устремляются в дальний угол комнаты, где стоят дедушкины часы и горка красного дерева, забитая хрусталем и серебром. Большая комната, в коврах, теплая, с изображениями святых, которых он не может узнать, и Иисуса, которого может — у того из груди исходит сияние. Иисус протягивает Фрэнки руку, словно говоря: В чем загвоздка, Фрэнк? Отличная партия! Иисус, но он же такой… уродливый, возражает про себя Фрэнки. Правда… правда, богатый. И не такой уж старый. Фрэнки переводит взгляд с Иисуса на Пиппо и обратно. Иисус по-прежнему улыбается. Фрэнки кивает ему. Ну ладно, мысленно произносит он. Тогда подай мне знак.

Пиппо замечает опущенные уголки рта, прижатый к груди кулак, замечает также, что Фрэнки едва притронулся к кофе. Может, он считает, что его дочь слишком молода?

Итак, Селеста. Сколько ей лет? — спрашивает Пиппо как бы вскользь, наклоняясь, чтобы налить еще кофе.

Семнадцать, отвечает Фрэнки, накрывая свою чашку ладонью.

У нее есть ухажеры? Она красивая девушка, Фрэнк. У нее есть ухажеры?

Пиппо ухмыляется, трет жирные указательные пальцы друг о друга.

Нет, отвечает Фрэнки, оскорбленный этим жестом. Она порядочная девушка.

Пиппо громко смеется, хлопает Фрэнки по колену. Кофейные чашки на подносе подпрыгивают.

Пойдите поговорите с ней, Фрэнк. Скажите ей, я добрый человек. А там посмотрим, ладно?

Выйдя на улицу, Фрэнки хватается за перила. Он окидывает взглядом сверкающие белые ступени, тяжелую черную дверь с блестящим латунным молотком и отвратительным венком; из окон льется теплый свет. Вроде бы лестное предложение — это и впрямь будет хорошая партия, — но грудь распирает, а челюсти свело. Рот Фрэнки наполняется чем-то горьким, скользким, как яичный белок, и он, покрывшись испариной, перегибается через перила. Из него потоком льется скисшее молоко и подгоревший кофе.

* * *

Фрэн наклонила голову так, что ее подбородок упирается мне в плечо, и я щекой чувствую, что лицо ее холодное, как мрамор. От волос пахнет гарью. Она прижимается ко мне, и по тому, как шевелится ее щека, я догадываюсь, что она улыбается. Я пришла попросить ее вести себя хорошо и не огорчать маму, но, во всяком случае, она здесь, рядом, и мне не хочется нарушать это состояние. Мы сидим на Розиной кровати, смотрим вдаль — за ограду, за переулок, за горящие уличные фонари — на темные ряды приговоренных к уничтожению домов под холмом. В этом свете их крыши кажутся синими. Мы чего-то ждем.

Вот увидишь, Дол, сейчас они появятся.

Она трепещет от волнения: я спиной чувствую, как бешено бьется ее сердце. Я вижу на ее ноге следы маминых пальцев, но Фрэн об этом и думать забыла — она слишком счастлива.

По лестнице барабанят шаги, звучит знакомая песенка:

Собирайте по-жиит-ки,

Розин голос становится громче, дверь распахивается:

Иголки и ни-ит-ки!

Она научилась этой песенке у мамы. Роза стоит в дверях, включает свет. Из черноты окна проступают два отражения: у Фрэн бледное лицо призрака, а мое круглое, как луна.

Что это вы здесь делаете? — спрашивает Роза. У вас что, своей комнаты нет?

Тсс! Выключи свет, машет рукой Фрэн. Мы слушаем!

Роза встает коленями на кровать, теребит Фрэн за плечо.

А почему надо слушать в темноте?

Потому что там пожар!

Как только Фрэн это произносит, воздух пронзает вой сирен: он идет волнами, и я начинаю дрожать. Мои кости ходят ходуном, и голова с одной стороны становится горячей — как будто ее облили кипятком. Роза подпрыгивает на кровати, выключает свет, и тут внезапно возникает грандиозная вспышка, что-то грохочет на далекой улице, и ночь заливают снопы искр.

Переходя по дороге домой Дьяволов мост, Фрэнки уголком глаза замечает каскад ярко-оранжевых огней, вспышку солнца в полуночном небе. И принимает это за знак, который подал Господь.

Я еще не успела открыть глаза, а уже слышу их голоса; сегодня суббота — единственный день, когда и мама, и папа все утро дома, поэтому обычно случается скандал.

Нет, Фрэнк, говорит мама.

Да, Мэри, говорит отец. На сей раз дело точно серьезное. Мама тоже кричит.

Мы уже потеряли одну дочь!

Я не терял.

Мамин голос становится глуше: я представляю себе, как она ходит по дому, берет стопку выстиранного белья из столовой и несет его в кухню, ударяясь о стул отца, когда проходит мимо. А он сидит за столом со «Спортивной жизнью», зажав зубами карандаш, и изучает прогнозы.

Ей всего семнадцать, Фрэнк, умоляюще говорит мама.

Вполне достаточно, отрезает отец.

Он хочет сказать, что она достаточно взрослая. Мама не может долго так спорить — у отца есть способ добиться своего. Внизу становится очень тихо. Я приподнимаю голову над подушкой и вижу, что Люкина половина кровати пуста. А в углу в своей кровати под грудой одеял лежит Фрэн. В комнату вбегает Люка и, увидев меня, подносит палец к губам.