Льды Ктулху - Александр Лидин

Хозяин вновь покосился на Василия, потом сложил руки под животиком, сплетя пальцы — приготовился к рассказу.

— История моя коротенька будет. Раз знаешь, что мы хранили, то и про чудищ-шоххотов слыхал, — батька согласно кинул, но Хозяин продолжал говорить, словно не заметил знака согласия. — Так вот, все хорошо было до весны этохо года, потому как старохо хомиссара сняли, а нового назначили. Старый-то был из местных — знал, что не стоит к нам приставать. Если ховорим, нет зерна, нет запасов — стало быть нет. На то наш уклад древний. Из этих мест он был, знал, что лучше по подвалам у нас не шарить, а то чехо найдешь, не снесешь. Слышал он и легенды о бохопротивных червях… Но то ли власти он не по вкусу вышел, то ли проштрафился, то ли проворовался, поставили его к стенке. А новый — Вощеев, он то ли из Питера, то ли из самой Москвы — бес их разберет. В общем, прислал он нам разнарядку на сдачу излишхов. А хакие у нас излишхи. Если б было чего, то непременно отдали бы, — и он снова недоверчиво покосился в сторону Василия, но тот стоически молчал. Что бы там ни случилось, сначала нужно было дослушать рассказ. «Сначала узнай все, а только потом делай выводы», — не раз говаривал ему Шлиман, и Василий считал, что в таком подходе к делу есть своя логика. — Tax вот, — тем временем продолжал Хозяин, — не поверил он нам. Прислал продотряд. То ли продухты искать, то ли расхулачивать. Мы и сам-то не поняли толхом. Выхнали нас всех из дома и ну «расхулачивать». Потом тайные похреба искать начали. А что у нас за тайны, сами знаете. Ну, искали, искали и нашли. Они-то решили, мы там зерно или что еще ценное прячем. Ахим — старец наш пытался их образумить, но худа там. Они его тут же при всех растеряли, — и вновь, замолчав, Хозяин покосился на Василия, но тот сидел молча, внимательно слушал.

Что-то в рассказе Хозяина не нравилось ему, настораживало, только он никак не мог понять что, не мог ухватиться за кончик манящей его ниточки, чтобы раскрутить клубок и «вывести врага народа на чистую воду».

— Так вот, после тохо как Ахима прикончили, попробовали они врата открыть. Сначала ничехо у них не вышло. А потом, хохда сообразили, в чем дело, печати Йох-Сотота сковырнули, врата и раскрылись…

— Значит, печати сорваны?

— Да, — кивнул Хозяин, и в голосе его прозвучала неподдельная печаль. — Сорваны, и нам их не восстановить.

— И теперь Врата только изнутри закрыть можно?

— Угу.

Батька Григорий печально покачал головой.

— Продолжай.

— А чего продолжать-то? — удивился Хозяин. — Они как печати с Врат сорвали, так оттуда и поперло. Весь продотряд тут и полех. А наши в лес убежали. Потом, когда шоххоты насытились и назад вернулись, наши из леса выбрались, то, что от людишек хородских осталось, захопали и в лес ушли, потому как шоххоты могут в любой момент из Врат вылезти или большевики из города карателей пришлют. А те уж точно разбираться не станут. Всех к стенке, и старых и младых…

— Стоп! — неожиданно взвился Василий, нацелив свои револьверы на Хозяина. — Стоп! Можешь больше лапшу нам на уши не вешать. Я тебя, гнида, сразу раскусил. Никакой ты не старовер. Говоришь слишком гладко, правильно…

— Убери свои пукалки, Василек, — усмехнулся батька. — Этот старовер пограмотней тебя будет. Москва, Питер? — он повернулся к Хозяину.

— Московский университет, математический фахультет. После этохо пять лет стажировался, сначала в Варшаве, а потом в Лондоне, — ответил коротышка.

У Василия аж челюсть отпала. Вот тебе и старовер в лаптях!

— Те, кто причастны к Высшим Кругам Власти — образованные люди. Это в нынешней смуте все перемешалось, породив множество чудовищных парадоксов, — продолжал батька Григорий. — Но в старые времена те, кому приходилось соприкасаться с мудростью древних богов, были людьми грамотными, так сказать, элитой нации.

«Что-то не очень Хозяин этот на элиту походит, хотя… чего на свете не бывает» — подумалось Василию.

— …А теперь вот непонятно, что делать? — спросил, как ни в чем не бывало, Хозяин, словно и не было никакой перепалки между батькой и Василием.

Григорий Арсеньевич хотел уже было что-то сказать, но не успел. На пороге появился Федот. Весь взъерошенный, глаза выпученные, размером с две плошки.

— Тама… — начал он, но задохнулся, не договорив, а потом начал заново. — Тама японцы…

— Говори толком, — потребовал батька.

— Там у ворот десятка три смураев, колотят, требуют, чтобы впустили, в ворота барабанят. Говорят, если не откроем, они ворота взорвут. И намеренья у них самые серьезные.

— А где же наши патрули? — удивился Василий.

— Там, где япошек нет, — развел руками Федот. — Что делать-то будем, а, командиры? Перебьют они нас. А если деру дадим, следом ломанутся. Им пакет нужен.

— Так отдайте, и дело с хонцом, — предложил Хозяин. — Это не наша война. Пусть вон новая власть с япошками воюет, а у нас и своих забот полон рот, — и тут он замолчал, а потом они с батькой уставились друг на друга, словно им разом одна и та же идея пришла.

— Давно шогготы питались? — поинтересовался батька.

— Последний раз дня три назад. Вылезли и напоролись… на псов. Да вы и сами видели…

Во дворе что-то загрохотало.

— Пробуют ворота вынести, — пробормотал Федот. — Уходить надо. Вчетвером мы их не удержим.

— Значит, так, — объявил, вставая батька, — ты с Федотом, — ткнул он в сторону Хозяина, схоронитесь где подале, чтобы черви до вас не добрались. А мы с Васильком с японцами разберемся, а потом, когда твари насытятся, я попытаюсь Врата закрыть.

Хозяин было попытался что-то возразить, но батька отмахнулся от него, как от назойливой мухи.

— Я тебя не возьму, не хочу грех на душу брать, судя по ружьишку, боец ты никчемный. А Василия я знаю, сам учил. Он белке в глаз со ста метров попадет… Так что идти с Федотом. В случае чего, он тебя прикроет, а мы с Васильком делом займемся… Кстати, — неожиданно обратился он к Федоту, — сколько, на твой взгляд, — но договорить он не успел. Во дворе рвануло, и дом вздрогнул от накатившей ударной волны.

— Гранаты, однако, — заметил Федот.

— Выходит, времени у нас мало, а то и вовсе нет, — вздохнул батька. — Василий, за мной. А вы прячьтесь.

Но прежде, чем последовать за батькой вглубь дома, Василий подскочил к лесовику и, вытащив из-за пазухи окровавленный конверт, протянул его Федоту:

— Это то, за чем охотятся самураи. Береги, как зеницу ока. Если со мной что случится, то проберись к нашим и отдай начальнику первого же патруля, что аэроплан ищут, — а потом, чуть подумав, прибавил: — Ты смотри, не знаю, что там Григорий Арсеньевич задумал, но ежели что не так пойдет, ты руки в ноги и беги. Слишком много уже хороших людей за этот пакет погибло, и пилот, и командир, и Илья наш. Не оплошай Федот.

— Хорошо, — кивнул лесовик, пряча конверт. — Ты и сам, милок, берегись, а то с жутью свяжешься, жутко погибнешь.