Богобоязненный - Дэн Джейкобсон

В то время, когда многие умерли или умирали от голода, Малахи растолстел, что также указывало на его успехи. Растолстел он скорее как мальчишка, не как мужчина: жир обложил его плечи и грудь и оттуда расползся, покрывая все его тело, словно плащ. Очень толстый, он казался ниже ростом, чем раньше, стал неповоротливым, двигался неуклюже, раздавшиеся ляжки при каждом шаге терлись друг о друга. Они походили на двух упрямцев, пытающихся разом протиснуться в одну дверь. Волосы и борода Малахи, как и прежде, были нечесаны, одежда стала еще более грязной и запущенной. В уголках глаз скапливалась желтая слизь, иногда она была свежая и влажная, иногда застарелая и твердая.

Но какая в нем была убежденность! Какая истовость! Теперь он не ожидал вести, а нес ее сам — пылко и страстно! Он не сомневался, не иронизировал, а призывал действовать, и немедля! Угрозы, которые он изрыгал, а он то и дело сыпал угрозами, предназначались единоверцам не реже, чем христоверам. Каждый, мужчина то или женщина, должен был докладывать людям Амара о любой кучке христоверов, где бы они ни скрывались, в отдаленной деревне или в лесной чаще; каждый обязан быть бдительным и предотвращать любую попытку христоверов выдать себя за наших единоверцев. Тем, кто не выполнит свой долг, не помогут никакие оправдания. И пусть никто не приходит к нему молить о жалости, пусть не отговаривается неведением. Пощады не будет! Что значит не знал? Бдительного богобоязненного не обмануть: он не может не заметить христовера или не опознать его. Они говорят и пахнут иначе и ведут себя тоже совсем по-другому. А он, Малахи, избран Богом и Амаром, и это наше счастье, что он правит нами, чтобы вести нас за собой и разоблачать наших врагов.

Сам он не всегда был так зорок. Когда-то давным-давно он был таким же, как все — добросердечным, простодушным, склонным думать о людях, даже иноверцах, хорошо. Но теперь он уже не тот. Он пережил период отчаяния и сомнения, он даже говорить об этом не может, так это было жутко. Но теперь же он воспрял, дабы предупредить народ Амара о врагах, затаившихся среди них. И если кто не донесет о христовере, значит, в глубине души он сам христовер. А раз так, он получит по заслугам.

Где бы ни появлялся Малахи, на амвоне одного из молельных домов, у гостиницы или лавки, прохаживался ли по какой-нибудь улочке, он всегда был готов остановиться, поговорить в любое время с любым человеком. И вот уже вокруг него собиралась кучка людей, а там и толпа. Его, хриплый голос звучал энергично, долетал даже до тех, кто стоял далеко от него. (Сказывались их с Кобом тренировки.) Его грязные, драные обноски, запущенная борода и ногти говорили о его истовости, о готовности на жертвы во имя своего народа. Слушать его речи подобало с энтузиазмом, поэтому время от времени его подбадривали криками, кивали головами, а то и рассказывали о том, как сами выследили хитрых христоверов. Тогда он обнимал слушателей, улыбался и плакал.

«Хороший человек», рассыпались (не без лукавства) в похвалах люди после того, как он уходил. «Очень честный человек». «Знает, о чем ведет речь». «Замечательно». «Впечатляет». И тому подобное.

Никто не называл его Безумным Малахи (так думал о нем Коб, но он помалкивал). Никто не напоминал ни Малахи, ни кому другому, что он представлял собой всего несколько лет назад: вначале ничем не приметный студент, затем чудак, ставший причиной скандала, а дальше — благородная, великодушная жертва. Если кто и вспоминал эту историю, то исключительно как знак, указывавший — и ему, и им — на особую роль, отведенную ему судьбой.

Спустя четыре года после великого наводнения, где-то в середине правления Йотама, Хирам наконец оставил свой дом и дело в Клаггасдорфе и вместе с женой и детьми переселился к брату. И так как Коб всегда был его любимым учеником, взял его с собой — можно сказать, большая удача для молодого парня. У брата Хирама была небольшая ферма в Гмуте, не только изолированном, но и относительно мирном уголке страны. Двум семьям удавалось кое-как сводить концы с концами, хотя жили они скудно, трудно и в постоянном страхе, что опасности, от которых они бежали, могут настичь их и здесь, но на лучшую жизнь в такие времена рассчитывать не приходилось. Коб изо всех сил помогал: ходил за скотом, работал в поле, собирал хворост или грибы и орехи в ближайшем лесу, ставил силки для птиц и мелкой дичи. Временами, так считал Коб, ни семья Хирама, ни семья брата не смогли бы выжить без его помощи.

В Гмуте семьи потеряли трех малышей, там же умерла жена брата. Зато остальные выжили — немалое достижение по тем временам. Когда Амару Йотаму пришел конец и трон унаследовал внук Тибниса, семьи вернулись в Клаггасдорф. Там Хирам снова открыл свою мастерскую. А через несколько лет Коб женился и увез жену в родной Нидеринг.

Сколько таких Санни прошло перед ним в годы Напастей. Иными словами, сколько невинных людей, как богобоязненных, так и христоверов, пострадали, но Коб закрывал глаза, замыкал слух, чтобы выжить.

Выжить, но в конце жизни стать беспомощным, почти спятившим стариком, неспособным поднять руку, чтобы взять книгу или чашку, не помнящим, что делал вчера, и мучимым страшными воспоминаниями семидесятилетней давности. Однако никаких иллюзий у него не было, и манией величия он не страдал, поэтому понимал: веди он себя тогда в Клаггасдорфе мужественно, используй данный ему шанс рассказать правду о Санни, история в той части мира, где он обитал, не пошла бы иначе. Ну нет. Дожди, голод, стужа, чума, войны, правление Амара, со зверствами его и его прихвостней, — никто в Клаггасдорфе, и меньше всего Коб, не смог бы предотвратить ход этих событий.

И дай он самые лучшие показания в пользу Санни, никакого влияния на ее судьбу они бы не имели. Никто бы не освободил ее на основании свидетельства Коба. Приговор был вынесен до начала суда, и ее в любом случае признали бы виновной. Судьба ее была решена заранее. «Пресеки жизнь ведьмы» — так гласит закон. Люди на улице жаждали зрелищ (жаждали зрелищ и те, что сидели в зале суда): им ли не опознать колдунью. Вот они ее и опознали.

И так всегда.

В более мирные времена Коб рассказывал ловко обработанные, но в общем правдивые истории из жизни своего бывшего друга Малахи. Потом перестал рассказывать, в основном потому, что все меньше оставалось тех, кто слышал о Малахи.

Та же участь постигла и хозяина Малахи, ужасного Амара Йотама, правителя Двуречья. И его слава прошла. Он был забыт, как забыты и беды, которые он принес людям.

О Малахи забыли почти сразу после бесславной смерти Йотама. (Тело его нашли на улице, его зарезали, причем зарезал не один из его прихвостней или политических противников и не исступленный христовер, а обманутый муж, — так и кончил свои дни правитель Двуречья. Тело завернули в ковер и тайно вывезли его приближенные в надежде скрыть его смерть, пока они не решат, кто станет его наследником.) Одни говорили, что Малахи собрал армию полоумных оборванцев и повел ее куда-то на юг, к морю, где они наняли лодки и плыли в Святую Землю. Другие, что он, совсем один, ушел на восток — хотел обратиться в муселма. Третьи, что после смерти обожаемого им Амара он счел за благо уединиться в далекой деревне, где его никто не знал, и стал жить отшельником. Разумеется, нашлись и те, которые утверждали, что подлым христоверам наконец удалось отомстить ему, потому что Амар погиб и больше некому его защищать. (Яд, кинжал, колдовство… — каких только предположений не строили.) Но дух его — твердили все — жив и будет жив вечно.