Соль и сирень - Анастасия Солнцева

— Жаль, что при подборе преподавательского состава правила не столь строги, да, Мелинда? — и Сократ состряпал на своей мордашке самое сочувствующее выражение, какое я только видела в своей жизни.

— Следуйте за мной! — рявкнула в ответ мадам Мелинда, развернулась на каблуках и четко чеканя шаг направилась по кирпичной тропинке туда, откуда прибыла.

— Пошли, — вздохнул кот, и мне ничего не оставалось делать, кроме как подчиниться.

— Ты её знаешь? — прошептала я как можно тише. И хотя между нами и шагающей впереди дамочкой было расстояние около двух метров, я все же боялась быть услышанной.

— У нас был роман, — сокрушенно вздохнул Сократ. — Давно.

— И закончилось все плохо, судя по всему, — догадалась я, решив опустить сомнительность межвидовых романтических связей.

Мы в этот момент уже подходили к зданию, и я просто не могла не восхититься его красотой, которая при ближайшем рассмотрении оказалась еще более поражающей воображение. Раскрыв рот, я разглядывала Академию широко распахнутыми глазами, мысленно заходясь от восторга.

— У нас были разные планы на будущее, — проворчал Сократ, которого очевидно совершенно не будоражили архитектурные изваяния, и завозился у меня на плече. — Она хотела замуж, а я хотел исчезнуть.

— Да, не повезло, — растерянно пробормотала я, не особенно слушая, потому что в этот момент мы как раз заходили внутрь здания.

Внутри Академия показалась бы такой же красивой, как и снаружи, если бы обстановка не носила налёт официальной строгости и консерватизма. Расписные стены, белые тонкие колонны, высокий сводчатый потолок, небольшие похожие на антикварные лавки, расставленные по углам. И много света, проникающего сквозь круглые витражные окна, расположенные цепочкой под самым потолком, и льющегося в изобилии сквозь проем в перекрытии, закрытый прозрачным, открывающим непревзойденный вид на чарующее многогранностью розового оттенка небо, стеклом. И при всем при этом, витало в воздухе некоторое напряжение, свойственное тем местам, где регулярно подписываются какие-то документы, проводятся собрания, принимаются важные решения. Словно, кто-то требовательный, суровый и невидимый наблюдает за каждым присутствующим со стороны, отслеживая каждое движение, каждый вздох, каждый незначительный жест.

Ждёт, когда ты ошибешься…

— Не повезло? — фыркнул мне в ухо Сократ, одновременно оставив на нем мокрый след. — Не повезло — это когда палец прищемил, а она едва не оторвала мне мои бубенчики, когда я попытался смыться.

— Дай угадаю, — я потерла ухо, одновременно отодвигая от него котяру. — Ты собирался растаять как утренний туман над Араратом, не попрощавшись и даже не сообщив, что вы расстаетесь?

— Ну, да! — воскликнул кот, недоуменно уставившись на меня своим целым глазом. — А как же иначе смыться?

— Ну, не знаю, — деланно пожала я плечами, ускоряя шаг, потому что сердитая мадам свернула направо и пропала из виду. — Можно было сесть, поговорить, всё объяснить, попросить прощения.

— Ага, — презрительно закатил глаз мохнатый, выдергивая из-под моей руки свой хвост. — И выдержать сначала истерику, потом обвинения, потом упреки, а потом поупражняться в уклонении от летящих в тебя предметов. Знаю, проходил. Нет, уж лучше просто собраться лапы в кучу и свалить в закат.

— Главное, потом с бывшими не пересекаться, — пробормотала я, сворачивая туда же, куда и мадам Мелинда и с удивлением обнаруживая совершенно пустой коридор. — Ой, а где она?

— Кто? — кот вновь завертелся колбаской, пытаясь вывернуться назад.

— Эта твоя бывшая подруга, мадам…как её там? — я тоже завертелась на месте, оглядываясь по сторонам. Но меня окружали лишь безмолвные стены и длинный узкий коридор, уходящий в глубь здания как по правую, так и по левую сторону от меня.

— Может, она направилась туда? — Сократ мотнул головой направо.

— Там темно, — пробормотала я, напряженно всматриваясь в темноту, собравшуюся далеко впереди. В отличие от того места, где мы с Сократом стояли, там, дальше по проходу освещение отсутствовало. Круглые лампы, похожие на подвешенные к потолку миниатюрные копии луны не горели, как и не доставал проникающий из атриума дневной свет. Там царила концентрированная и определенно пугающая темнота, в объятия которой совершенно не хотелось устремиться.

— Это странно, — пробормотала я. — Мы словно находимся в двух разных зданиях. Вошли через одно, прошли через холл и оказались в другом. Смотри, здесь даже стены другие.

И я указала Сократу на выложенные небольшими, размером с мою ладошку, черными матовыми кубиками стены, которые разительно отличались от монолитных мраморных стен в атриуме.

— Скорее всего, так и есть, — заявил Сократ, пощекотав мне шею усами.

— Что ты здесь делаешь? — раздался над ухом незнакомый мужской голос.

Непроизвольно вскрикнув, я подпрыгнула на месте от неожиданности и, стремительно развернувшись, едва не выронила Сократа. Тот падать мохнатой задницей на твердый каменный пол явно не желал, а потому всеми четырьмя лапами вцепилась в меня. И ладно, еще задние, они уцепились за одежду, но когтями передних он вонзился мне прямо в шею, заставив уже буквально завопить от боли.

— Сократ! — выдала я на эмоциях. — Етишкина ты мышь!

И схватив обе лапы одной рукой отодрала мохномордого от своей шеи.

— Мышь? — насмешливо переспросил всё тот же голос. — Ты слепая, глупая иди сумасшедшая?

— Что? — растерянно переспросила я, а после, потирая поцарапанную шею, подняла взгляд.

И обомлела.

Передо мной стоял самый красивый парень из всех, которых я когда-либо видела. В моей школе для богатеньких было много симпатичных ребят, но все они были какими-то…рафинированными. Фальшивыми. Плоскими, словно картинка в дешевой детской раскраске. Глядя на них я чувствовала себя как искусствовед, который пришел в музей в ожидании увидеть величайшие произведения мирового искусства, а ему вместо этого показали выставку плохих поделок из мятых пластмассовых бутылок и использованных носовых платков. Я смотрела на этих парней и видела лишь дорогую разноцветную обертку, под которой скрывалась бездонная пустота, глупость и полное отсутствие личностей, как таковых.

Этот же парень был совершенно иным. Безумно красивым, да, но красивым той настоящей красотой, которой хочется любоваться. Красотой не статичной, а нуждающейся в движении, потому что базировалась она, прежде всего, на силе личности, сквозящей во взгляде, в движениях, в манере склонять голову и выгибать бровь. Той красотой, от которой трудно оторвать взгляд. От которой захватывает дух, потому что за внешней привлекательностью скрывается характер. Вот, что всегда привлекает, притягивает, как магнитом. Мощь, стержень, несгибаемая гора, что внутри. А внутри этого парня скрывалась гора нехилых таких масштабов. Это чувствовалось, расходилось словно волнами, бурля, переливаясь и ослепляя ореолом чего-то такого, от чего замирало сердце.