Бессмертные карлики - Эрве Рихтер Фрих

Конча пришла в сознание в течение вечера. После ближайшего рассмотрения обнаружилось, что нож бандитов оказался на этот раз милостивым. Он проник под углом в левое легкое, не повредив ни одного из значительных кровеносных сосудов, и в операции не было необходимости.

– Если только нож не был чем-нибудь загрязнен, то нет никаких оснований для страха, – сказал Фиэльд донне Инес. – Заживление будет протекать как при глубокой ножевой ране. Впрочем, – добавил он, – жизнь индианки не так-то легко пресечь ножом. Сила сопротивления этого народа против подобного рода оружия поистине изумительна.

Молодая перуанка взглянула с удивлением на высокого спокойного человека, стоявшего перед ней. Он так резко отличался от всех других. И вдобавок он спас ей жизнь.

– Я никогда не сумею достаточно отблагодарить вас за все то, что вы сделали для меня и для Кончи, – промолвила она. – С тех пор как пропал дедушка, у меня не было ни одного защитника. Я стала одинока и бедна. Ах, если бы мне только удалось отыскать его!

Фиэльд не нашел в себе мужества сообщить правду этому ребенку. И без того у нее было достаточно затруднений.

– В Лиме все думают, что профессор умер, – все-таки отважился он сказать.

– Бедный дедушка, – тихонько сказала она. – Значит, надежды мало… Но, несмотря на все, я хочу увидеть то место, где он, может быть, нашел свою смерть… Он был такой отважный. Он совсем забыл про то, что он уже старый человек.

– Замечательно, – сказал Фиэльд, – что я тоже должен отправиться в те места, где пропал Сен-Клэр.

– Но тогда мы можем ехать вместе, – воскликнула девушка в восхищении.

– Нет, это невозможно, – возразил Фиэльд. – Путь, по которому я поеду, может быть только путем мужчины.

– А я не хуже мужчины.

Фиэльд невольно рассмеялся.

– Во многих отношениях даже лучше. Но даже если вы в состоянии выдержать многие испытания, все же существует граница для выносливости и силы женщины. Хорошая женщина может быть очень часто и хорошей опорой, но иногда может быть также и помехой. Кроме того, наша с вами поездка в непроходимые леса Амазонки вряд ли будет одобрена вашими друзьями и знакомыми в Лиме и доставит вам, таким образом, немало неприятностей. То, что я говорю, – смешно, но это так.

– Пустяки! – воскликнула Инес. – Мнение лимских жителей для меня глубоко безразлично. Да кроме того, с нами поедут Конча и ее брат.

– Вы не можете рассчитывать на Кончу раньше, чем через три недели.

– Но вы ведь можете подождать?

Фиэльд отвел от нее взгляд, внутренне проклиная самого себя. Но он не мог видеть эти сиявшие доверием глаза, не испытывая какой-то почти отеческой слабости. Его сердило то, что он чувствовал такую горячую симпатию к этой юной дочери юга, которая говорила с ним без кокетства и заигрывания, от всей своей простой души… То была женщина без хитростей.

И так как он не был в состоянии разрушить ее надежды, он отвернулся от нее весьма невежливо и предоставил себя в распоряжение губернатора, который направил на него настоящий артиллерийский огонь вопросов о событиях в далекой Европе.

Когда Фиэльд лег в этот вечер в постель, он был очень недоволен собой. Ему надо было подумать о многом. Во-первых, он не мог отослать Инес в Орайо, пока черный Антонио находился еще в этих местах. Черт возьми!.. Почему он не убрал совсем этого бандита! Не сделался ли он случайно сентиментальным? О! Нет, никогда! Но он всегда имел эту слабость – предоставлять противнику равные условия. И для него никогда не существовало радости и удовлетворения в убийстве неспособного к сопротивлению человека, даже если это было только вредное животное.

После долгих размышлений он наконец пришел в согласие с самим собой – взять Инес в Иквитос. Там могла она жить в относительной безопасности. Там могла она подождать Кончу и уже тогда двинуться дальше на пароходе по реке Амазонке до самой Пармы. А оттуда в Европу, где жили родственники ее дедушки. А когда будет там, она может с помощью адвоката добиться разъяснения запутанных дел фирмы Мартинеца в Лиме.

С этим успокоительным убеждением положил Фиэльд голову на подушку и заснул. Он так устал и спал так крепко, что не услыхал легкого шума у самой своей двери около полуночи.

То был Кид Карсон, покинувший свой флигель и улегшийся на страже перед дверью Фиэльда, словно цепная собака…

Но ничего не произошло в эту ночь, чтобы потребовало бы его помощи.

Долго горел свет в комнате Инес. Она сидела у постели раненой Кончи, зашивала ее порванные одежды и меняла перевязки на горящей ране. Юная индианка с берегов Мараньона была бесконечно терпелива. Ей было запрещено разговаривать, но большие, прекрасные глаза на плоском лице говорили лучше всяких слов. Второй раз уже была она на пороге смерти, но белокурый исполин еще раз спас ее.

Конча не была совсем необразованной девушкой. Недаром же брат ее, Хуамото, был в Иквитосе величайшим знатоком индейских наречий Южной Америки. Также и она имела кое-какие сведения об истории старинного племени инков, о его обычаях и религии. Она читала о великом загадочном боге Нахакамаке, имя которого по-индейски означает – «Тот, кто дал жизнь вселенной». Теперь маленькая Конча раздумывала о том, не был ли этот белокурый повелитель, который принимал во всем столь заботливое участие, самим Нахакамаком. И эта догадка все укреплялась в ней, по мере того как лихорадка от раны все сильнее шумела в крови. В те минуты, когда лихорадка достигала пароксизма и действительность смешивалась со сном, она шептала своеобразные молитвы. Они не были обращены ни к Святой деве, ни к святым хранителям Лимы, но к неведомым богам, обитающим в сердце человека.

Одна лишь Инес прислушивалась к ее наивным, лихорадочным излияниям, но молитвы Кончи произвели на нее глубокое впечатление.

А за окном тропическое небо с громадными мерцающими звездами склонялось над маленьким городком, затерянным в горном Перу.

В далеком предместье города в одинокой хижине горел огонь. Двое мужчин сидели там в угрюмом молчании и выпивали солидное количество спиртного. Хозяин домика, коренастый метис с подозрительной физиономией, имел такой вид, словно у него чесался язык рассказать что-то, но он не осмеливался раскрыть рта. Потому что гость был не кто иной, как сам черный Антонио, который был весьма не в духе. Повязка на лбу и толстый, распухший нос мало способствовали как улучшению его настроения, так и украшению его наружности.

Элегантный и улыбающийся боксер из дансинга в Лиме был почти неузнаваем. Налитые кровью глаза выкатывались из своих впадин. Он беспрестанно облизывал языком сухие, потрескавшиеся губы. Выпитое начинало оказывать свое действие. Обыкновенно столь умеренный человек, он, наконец дорвался до водки, чтобы напиться пьяным. Но сколько он ни осушал стаканов, он все же не мог забыть того, что сидел оскорбленный, избитый…

Может быть, ему случалось два-три раза в юности испытать поражение на арене, но в борьбе жизни он еще никогда не претерпевал подобного… еще никто никогда не поборол черного Антонио. И если бы то, что произошло сегодня в Лиме, стало известно, то многие обрадовались бы и захлопали бы в ладоши. Его враги теперь поднимут головы… Быть может, об этом напечатают даже на страницах «Коммерцио». Он был унижен… Этот доктор самым откровенным образом показал ему свое презрение тем, что милостиво подарил ему жизнь.