Красный дракон. Китай между Америкой и Россией. От Мао Цзэдуна до Си Цзиньпина - Елена Поликарпова

В-четвертых, в самих странах западного мира под влиянием советского (“русского”) коммунизма усиливалась тенденция к усвоению целого ряда черт коммунизма. Отмечу, наконец, тот факт, что Советский Союз (Россия в первую очередь) за поразительно короткое (с исторической точки зрения) время развил колоссальный интеллектуальный и творческий потенциал, который напугал Запад не меньше, чем потенциал военный»197. Более того, планировщик Советского Союза создал не только принципиально новую, советскую цивилизацию, но и сформировал «сверхобщество», которое перенял у него Запад. В наше время именно это глобальное сверхобщество Запада, согласно А. Зиновьеву, практически управляет миром, а не какая-то немногочисленная группа могущественных и богатых людей198. Оно включает в себя денежный механизм управления западным миром, мощные вооруженные силы, политический аппарат, секретные службы и масс-медиа. Это дает ему возможности распоряжаться всеми ресурсами «национальных государств» Запада, побуждая к этому их системы власти и управления. Предпосылки формирования данного глобального сверхобщества Запада имелись в первую половину XX столетия, когда значительно изменялся облик мира.

Все дело состоит в том, что именно эта эпоха, согласно интерпретации европейской истории XX столетия Европы итальянского ученого А. Грациози, – это эпоха 1905–1956 гг. со всеми ее грандиозными сдвигами и катаклизмами199. Одним из таких грандиозных сдвигов является Октябрьская революция 1917 г., когда начал осуществляться Красный проект, протекавший в весьма жестких и суровых условиях, потому что это было продиктовано сложившимися историческими реалиями и фундаментальными изменениями стратегической ситуации. После Первой мировой войны планировщики цивилизаций Запада и Советского Союза (затем и планировщик Китая в лице Чан Кайши и Мао Цзэдуна) столкнулись с необходимостью военно-политического управления государствами, что привело к рождению понятия военно-политической стратегии. «Сущность этого процесса – отмечает Е.Ф. Морозов, – в тотализации войны. До последней трети XIX в. войны были строго конвенциональными, они велись вооруженными силами государств, а общество участвовало в них опосредованно – уплатой налогов, военными поставками и, со времен Французской революции, – поставками рекрутов. Фридрих II говаривал, что в идеале его подданные даже не должны знать, что их король воюет. Но уже во франко-прусской войне 1870–1871 гг. пораженный мир увидел всеобщее ополчение, заменившее (в меру своего невеликого профессионализма) разгромленные кадровые вооруженные силы, массовое партизанское движение, репрессии против мирного населения и другие новации. В последующих конфликтах также отмечалось втягивание обществ в военные действия и по итогам Первой мировой войны стало ясно, что в войне теперь участвует весь народ и вся социальная структура государств»200. В связи с этим становится ясным, что принципиально невозможно получить какой-то полезный эффект от передачи многообразной государственной деятельности по управлению страной в ведение военного командования, предназначенного и подготовленного для руководства одной из узких областей этой сверхсложной системы. Вот почему в гениальной работе Свечина «Стратегия» дается изложение вопросов тотальной мобилизации государства и общества наряду с предложениями по военно-политическому управлению войной.

Вполне закономерно, что в странах Запада и Советском Союзе (Китае, который вел войну с Японией, тоже) происходит милитаризация высших органов государственного управления. «Только политик-диктатор мог управлять одновременно всем хозяйством государства и его вооруженными силами. Совершенно не случайно верховными главнокомандующими СССР и Германии были Иосиф Сталин и Адольф Гитлер. А если у кого-то в этом месте появится соблазн списать данное явление на проклятый тоталитаризм, мы посоветуем ознакомиться с полным списком должностей Уинстона Черчилля во время войны – достаточно, чтобы понять его положение в Англии как такого же военного диктатора. И все они осуществляли именно военно-политическую стратегию, концентрируя все силы своих народов для выполнения основной на тот момент задачи – победы в войне»201.

В тех исторических условиях И. Сталин стремился найти оптимальную стратегию для Советского Союза и определить пути сохранения его стратегического суверенитета под прессом внешних и внутренних возмущений, негативно воздействовавших на страну. Для этого ему пришлось решить ряд ключевых задач, применив при этом неклассические стратегии, чтобы осуществить невозможное. В этом случае «Сталин действовал – и в этом его громадная заслуга! – не как политик, а как своего рода супер-топ-менеджер. Как руководитель огромной корпорации, которую любой ценой надо вывести из глубочайшего кризиса. Можно утверждать с полным основанием: с технологической точки зрения Сталин делал безошибочные вещи»202. Не случайно в современной американской научной литературе по управлению экономикой сталинский Советский Союз квалифицируется как гигантская сверхкорпорация. Интересно то, что благодаря управленческому гению И. Сталина Советский Союз не только сумел выжить в жесточайших условиях, но и стать могущественнейшей державой203.

В данном случае заслуживает внимания реконструкция стратегического замысла И. Сталина, получившего воплощение в великой «Красной империи», сверхдержаве XX в. «Мы постараемся объективно и очень коротко рассказать, – пишут М. Калашников и С. Кугушев, – …какие главные задачи решал и решил Сталин, что было стержнем его программы. Почему цена за строительство империи была столь высока и, наконец, оправданна ли она в исторической перспективе или нет? Был ли другой путь, были ли другие возможности для выживания русской цивилизации? Для продления ее существования, для воскрешения и явления себя миру во всем величии, блеске и великолепии могущества, благоденствия и духовности?

Итак, Сталину было необходимо на что-то опереться. И опора у него нашлась только одна – тот блистающий, манящий и по-прежнему прекрасный, особенно для молодежи, идеал новой реальности завтрашнего мира – мира, в котором главными станут труд и творчество. Мира созидания, мира, в котором нет места эксплуатации. Мира, где каждый может получить то, что он заработал. Мира, где за счет труда, творчества, раскрытия духовных способностей человека, за счет совершенно другого настроения людей и эффективной организации хозяйства будет достигнут неизмеримо более высокий, чем в старом мире, уровень развития. Возникнет сверхновый мир, где желания человека будут разумны, в котором духовность возьмет верх над материальным, а ответственность перед коллективом перевесит эгоизм. Мир, где все понимают: чтобы наступило счастливое завтра, сегодня надо терпеть лишения, трудиться. Если надо, то придется быть готовым к лишениям и жертвам…

Сталин искренне верил в возможность мира без эксплуатации, свободного от неуверенности в завтрашнем дне, от “оскотинивания людей”. И, как бы ни кощунственно это звучало для многих, Сталин и его соратники действительно старались воплотить новую реальность, где будут господствовать труд, добро и справедливость.

И нельзя сказать, что у них ничего не получилось. Получилось многое, хотя далеко не все. И не только из-за ошибок. Главной причиной неудач стала метрика текущей реальности, не желавшая уступать своего места. Она сопротивлялась титаническим усилиям сталинцев, трансформировала их новый мир, привносила в него чужеродные черты. Из-за хронической и трагической нехватки времени в ход шли совсем не изощренные и предельно эффективные в нормальных условиях психоисторические технологии, а самые экстремальные методы. Это когда оправданно все – лишь бы не случилось непоправимого.