Арт-пасьянс - Владимир Качан

У режиссера Райхельгауза есть несколько характерных черт, по которым его спектакли сразу можно отличить от других. Во-первых, минимум треть спектакля проходит в темноте; едва различимы силуэты артистов, которые что-то тихо говорят, придавая действию неповторимый флер интимности и домашнего обаяния. Во-вторых, это самодеятельное пение и танцы с постоянной оговоркой: «для драматических артистов». Некоторые критики всерьез обсуждают то, что Васильева поет несколько хуже, чем Монсеррат Кабалье, а Филозов все-таки уступает в танце Михаилу Барышникову. Но они забывают, что театр называется «школа» и, естественно, в этой школе, еще в первом классе, артистов учат петь, танцевать и гримасничать.

И, наконец, третья особенность почерка мастера – это обязательный для каждого спектакля летальный исход в финале. Кто-то должен умереть. Даже в детском спектакле «По поводу обещанного масла» это масло будет съедено и в конечном итоге превратится известно во что, а значит – погибнет.

К этим трем фирменным знакам режиссера добавился еще один, и это явилось несомненным новаторством в театральном деле. И.Райхельгаузу удалось воплотить в жизнь свою давнюю мечту и поставить на сцене фрагмент строительства дачи. Неважно, что идет строительство осла и коня, главное, чтобы строили, чтобы пахло опилками, чтобы все спорилось у студентов, чтобы мы все ощутили радость и горячее дыхание созидательного труда. Это было полное воплощение романтических идей наркома Луначарского, вставить цитаты из трудов которого мало кто решится. А Райхельгауз – сумел.

Народ весело, с огоньком строит светлое завтра. (Кстати, народ – это студенты ВГИКа, столярной мастерской Райхельгауза.) И в то же время все валится из рук сумасшедшего дворянина – проще говоря, идальго. Это (для тех, кто не понял) основной образ спектакля. Идальго действительно не в себе. Его диагноз обозначен еще в названии. Эта «зайка моя», с тазиком на голове, на деревянной лошадке и с копьем, которое вызывает горькое недоумение, приучает нас к мысли, что этими средствами добро вообще никогда не победит зло. Но мечтать об этом можно. И бороться! Театр и дальше будет бороться. По слухам, скоро они приступят к новой постановке литургии, оперетты, мистерии, дрессуры, оратории и эквилибра на проволоке для драматических артистов с рабочим пока названием «А чой-то чайка?» (ТВ-версия «Пока у них не все дома»).

Но вернемся все-таки к «Дон Кихоту». Никто из критиков так и не заметил в образе Санчо прообраз нового русского, будущего бескорыстного мецената, спонсора Дон Кихота, человека, которому обрыдли рестораны и казино, и он теперь проигрывает деньги, вкладывая их в борьбу добра со злом.

Никто не заметил предпраздничную распродажу тела Дульсинеи Тобольской по сниженным ценам. Эта же услуга на Тверской стоит куда дороже, а товар там более низкого качества. Например, о «роскошном теле», упомянутом одной журналисткой в газете «Известия», там и речь не идет.

Далее. Никто не оценил просветительской функции спектакля. Ведь вся оперная его часть – это развлекательно-познавательная игра «Угадай мелодию Минкуса».

И никто, в конце концов, не придал значения оздоровительной функции премьеры, здоровому влиянию спектакля на молодежь. Ведь упражнения по аэробике для студентов ВГИКа, поставленные выдающимся балетмейстером Г.Абрамовым, окончательно убеждают нас в том, что новое поколение вместо алкоголя, наркотиков и даже пепси предпочитает танцы в «Дон Кихоте». Я не говорю уже о достижениях в области обучения этим танцам. Вы когда-нибудь пробовали научить танцевать медведя гризли? Вот!.. А Дуров танцует!

Теперь о клоунаде. Она показывает нам, что весь смысл спектакля, весь его романтический пафос, все содержание драматических сцен – умещается в одном лишь слове клоунессы Татьяны Васильевой. Впрочем, это даже не слово, даже не куплет, это звук, который она периодически издает: «Ля-ля-ля». И все! И драматические сцены, таким образом, становятся и вовсе ненужными. Весь «Дон Кихот с приветом» – в этом «ля-ля-ля», в этой ноте…

Клоунада должна была хоть как-то насторожить газету «Известия» и ее театрального обозревателя, намекнуть им, что после желчной публикации в адрес спектакля их сделают главными клоунами во всем этом газетном балагане, дирижировать которым будет все тот же Райхельгауз, крупнейший в стране специалист по легендам, мифам и скандалам. И все это будет обеспечивать спектаклю еще больший кассовый успех.

Так что спасибо всем ядовитым журналистам и их разгромным рецензиям, их, так сказать, газетным погромам, с одной стороны, и оппозиционным по отношению к ним журналистам, в частности Гр. Полуактову – с другой. Кстати, интересно, кто скрывается за этим игривым псевдонимом? Кто этот таинственный единомышленник? И что это такое вообще: полуактов?.. Что это? Некий акт, совершенный не до конца, а только наполовину?

Поэтому, заканчивая это рецензионное эссе, я сообщаю, что наша газета «Заря Испании над Трубной» предъявляет иск газете «Известия» на 1 млн пиастров за то, что она… да вообще – за все! Чтобы привлечь еще большее внимание общественности к театру «Школа современной пьесы».

И соответственно подписываюсь:

Владимир ПолуКачан.

Но сначала – кое-что о театре «Школа современной пьесы»

В первый класс «Школы современной пьесы» я поступил в 1991 году, когда страна жила в романтической лихорадке перестройки, в восторге от открывающейся свободы, в предвкушении светлого капиталистического завтра, но с пустыми карманами и пустыми прилавками магазинов. В таких обстоятельствах творчество тоже становится революционным, в ногу со временем, особенно – на голодный желудок. Фигурально выражаясь, разумеется, ибо Иосифа Райхельгауза не терзали в ту пору голодные спазмы.

В какой-то момент, оглянувшись, я вдруг осознал, что работаю здесь уже двадцать лет, рекордное для себя, как артиста, количество времени. Здесь, оказывается, прошла гигантская часть моей жизни – с новыми ролями, тремя Тригориными в трех «Чайках», с падениями и успехами, юбилеями и даже званиями (что составляет особенную, я бы сказал, спортивную гордость нашего худрука, который добился того, что на каждый квадратный метр нашей маленькой сцены приходится по два артиста со званиями и пара орденоносцев и лауреатов в качестве бонуса). Словом, я здесь давно, я в этой «Школе» даже не второгодник, а безнадежно застрявший в обучении ученик. И не вышло у меня написать здесь ничего другого, кроме как о первых своих шагах на этой сцене, о первом спектакле – первой «школьной» любви, о первых цветах первоклассника…

* * *

Театр «Школа современной пьесы» бывал во многих городах и странах. Но именно в канун 15-летия театр почему-то решил отметить, свой, так сказать, полу-юбилей поездкой в один интереснейший город, который называется Ноябрьск. Название предполагало, что где-то рядом расположены города-побратимы – Декабрьск, Январск и Февральск, но нет, оказалось, что этот город, куда не сослали декабристов лишь потому, что он тогда не был еще построен, – единственный в своем роде. Когда у водителя нашего автобуса спросили, как называется ближайший крупный город (спросили в надежде, что это название, в отличие от Ноябрьска, будет нам знакомо и мы сможем хотя бы примерно сориентироваться, где находимся), нам ответили, что ближайший крупный город – Кагалым. Название и этого населенного пункта тоже было, прямо скажем, не всем знакомо, и с тихим отблеском восторга на лицах мы не без гордости подумали: «Вот куда нас занесло!»