Украсть Ленина - Алекс Тарн

Вовка махнул рукой и побежал к вертолету. Егор Петрович Кромешный, не торопясь, вышел за ним. Хороший французский коньяк играл хорошую французскую музыку в каждой жилке его заслуженного организма. Колени пружинили, как у двадцатилетнего. Придерживая рукой фуражку, Кромешный смотрел, как Ми-26 взвыл, тяжело оторвался от земли, затем неожиданно ловко дернулся вверх и вбок и ушел в небеса, к звездам. Егор Петрович отстегнул переговорник. Для верности требовалось закрепить успех. Дурак Хотенко сам пер в ловушку, как дикий кабан на охоте.

— Башня, Башня, я Пирамида. Прием.

Он уже чувствовал на плечах свои прежние, законные, капитанские погоны. Жизнь определенно налаживалась.

Вадику приснился этой ночью крайне неприятный сон. Нужно сказать, что приятных снов он не видел практически никогда. Все какая-то гадость: деловые партнеры, банкиры с бумагами, депутаты с кейсами, криминальные и политические авторитеты. Все они требовали денег, получали и снова требовали. Во сне Вадик засовывал руку за спину и шарил в поисках необходимой суммы, всякий раз опасаясь, что денег там не окажется. Но деньги находились. Облегченно вздыхая, Вадик отдавал их, выкладывал пачками на стол, прихлопывал бледно-зеленую кучу ладонью в знак окончания расчетов, но расчеты все не заканчивались, и приходилось снова лезть рукой за спину, нашаривать все новые и новые пачки и думать со все возрастающим страхом: а вдруг уже нет?.. вдруг кончилось?..

Деньги не кончались никогда, зато страх постепенно разбухал до размеров паники; Вадик просыпался в холодном поту, пугая криком «маленьких лебедей», не успевающих привыкнуть к нему ввиду частой заменяемости или очередную жену, успевающую отвыкнуть от него ввиду редкости постельного соседства, или просто поддверного крепыша, принципиально не привыкающего ни к чему, кроме заданного сектора сканирования.

Но на этот раз Вадику приснился не депутат и не авторитет, а Толя Грецкий — старый приятель по институтской скамье, с которым он не виделся лет двадцать, по меньшей мере. Толя был породистым красавцем, чемпионом по борьбе, ленивым повелителем хрупких женских сердец. На карьерные потуги однокашников — что в области учебы, что по общественной линии — Толя поглядывал более чем снисходительно. «Зачем это все? — говорил он. — Чтобы сидеть за одним столом с академиком, не обязательно защищать диссертацию. Вполне достаточно жениться на его внучке. Чуваки, поверьте, внучки академиков начинают мечтать о таком, как я, с шестнадцати лет, и в последующие двадцать эта мечта только усиливается. В ученом мире катастрофически не хватает настоящих жеребцов.»

Исполнил ли настоящий жеребец Толя Грецкий свое намерение? Или так и сгинул в бескрайних просторах прошлого, всхрапывая, помахивая гривой и закидывая вбок крепкий лоснящийся круп? Это было Вадику неизвестно, как и то, отчего Грецкий вздумал присниться ему именно сейчас, наутро после беспокойнейшей ночи, относительно которой еще требовалось хорошенько разобраться на трезвую голову: что там правда, а что просто привиделось… и лучше бы, чтобы последнего оказалось существенно больше первого.

Вадику снилось, что он идет по тротуару неширокой, но очень богатой улицы под названием Оксфорд-стрит, расположенной, как известно, в самом сердце столицы Британской Империи города Лондон. Идет, никого не трогая, в превосходном настроении, какое бывает только во сне, можно даже сказать, хиляет, а не идет. И вдруг видит перед собой Толю Грецкого, по прозвищу Орех, и радуется еще больше. Потому что нет большего удовольствия, чем удивить старого приятеля своими грандиозными удачами по жизни. Показать, чего может добиться человек своими яйцами, горбом и головой. Не всякий человек, далеко не всякий… то-то и оно, Толян, то-то и оно…

— Толян! — кричит Вадик во сне и раскрывает объятия, так что неширокая Оксфорд-стрит втекает ему прямо в грудь вместе со всеми своими универмагами и бутиками. — Орех ты мой Грецкий, ненаглядный, куды котишься? Сколько ерс, сколько винтерс!

И Толя тоже рад, причем рад неподдельно, и они какое-то время стоят на тротуаре, обнявшись, хлопая друг друга по спине и восклицая «вот это да!»

— Ты как тут? Где остановился? — спрашивает, наконец, Грецкий.

— Да вот, по делам… — важно отвечает Вадик. — Встреча с инвестиционным партнером. А остановился я…

Он слегка мнется, как человек, которому из скромности не хочется лишний раз подчеркивать заоблачный уровень своего успеха, но потом решает, что лучше сказать, коли уж спрошен… в конце концов, он ведь не напрашивался на этот вопрос, правда?.. Толя ведь сам спросил, так отчего бы и не ответить?.. И потом, вероятнее всего, что заурядный человек, коим является Грецкий, даже не знает о существовании этого небольшого, но роскошнейшего аристократического отеля, лучшего в Лондоне, если не во всей Европе; Грецкий, наверняка, просто не слышал о нем, да и как услышать, если стоимость одной ночи в таком номере может превысить размеры полугодовой толиной зарплаты? Как?

— Да вот… — говорит он смущенно. — Есть одно такое место. «Честерс» называется, тут недалеко. Ты навряд ли знаешь…

— Отчего же? — возражает Толян. — Знаю эту дыру. Шурин мой всегда там кантуется, когда приезжает из Милана. Неудачник. Рассорился со всей семьей, развелся… Бедняга. Знаешь, как это бывает, когда некуда податься… вот и ночует там, как под забором. Но черт с ним. Не пойти ли нам выпить по стаканчику, Вадя, как ты думаешь? За встречу?

И тут, слегка уже пораженный услышанным, Вадик замечает, что одет его институтский приятель весьма и весьма… как бы это сказать… миллионно. Что светлый летний костюм сидит на нем с изысканной небрежностью, достигаемой только длительным опытом ношения и искусством портных, которых не спрашивают о цене. Что ботинки делают честь любой поверхности, на которую ступают, включая паркет королевского дворца. Что запонки и булавка в галстуке могли бы принадлежать нефтяному султану, когда бы у султана нашлось немного больше денег и вкуса. А галстук… о, галстук! Возможно ли описать словами это чудо, хотя бы даже и во сне, где возможно все? От него веет палатой лордов, париком Бэкингема и файв-о'клоком у принцессы Дианы, и в то же время он уместен в любой обстановке: даже здесь, на потном туристском тротуаре, даже на рынке, да что там на рынке — даже на другой планете!

Вадику снится, что он поднимает на Грецкого обалдевшие, хотя и спящие глаза и видит слегка насмешливое, слегка брезгливое, но в то же время безупречно учтивое выражение его красивого, тщательно подтянутого лица. Он все понимает, этот паршивец! Он читает Вадиковы чувства ясно, как визитную карточку неотесанного купчишки-нувориша, осмелившегося прислать ему — ему! — приглашение на ужин. «Я родственник барона Штиглица! — проносится в Вадиковой голове. — Я тоже очень богат!»

— Так что? — спрашивает Грецкий, начиная скучать.

— Ты о чем?

— Стаканчик за встречу. Мы могли бы…

— Конечно, конечно, — спешит Вадик. — Предлагаю взять кэб и поехать в…

Он называет имя фешенебельного ресторана. Грецкий морщится.