Бархатная маска - Эмилия Остен

– Но были близки. – Он ухмыльнулся.

И тут пришло прозрение. Вид Энджела, его лихорадочная речь обрели новый смысл. Не заботясь о том, что нарушает приличия, Лаис встала, отставила кружку и сделала шаг к фехтовальщику; тот стремительно поднялся навстречу и постарался отступить. Сзади стоял стул.

– Энджел, – обманчиво мягким голосом промурлыкала Лаис, – вы говорите, они были близки? Насколько?

– Миледи… – Он попытался отступить, но стул все еще стоял сзади.

– Когда Джерри было пять, – продолжила графиня, не слушая его, – или чуть побольше, он как-то разбил коленку и ходил, гордый, хромая и никому не говоря, пока мы с Робертом не вычислили его и не отчитали. Не стыдно приходить за помощью, если что-то не так, это понимает даже пятилетний ребенок. Но вы!..

– Миледи… – Теперь он пытался проскользнуть мимо нее, но мешали юбки ее платья, пусть домашнего, но все же достаточно пышного.

– Вы заговорили о дружбе, там, в карете. Дружба зиждется на доверии. Вам так не кажется? – Лаис была настойчива, и теперь их разделяла буквально пара дюймов.

Он промолчал.

– Итак, куда же они вас ранили?

Она внимательно смотрела Энджелу в лицо, а потому сразу увидела произошедшую перемену. Мальчишка, черты которого обозначились на некоторое время, исчез; да Лаис сразу подозревала, что это маска. Появился другой Энджел: жесткий, спокойный и хладнокровный. Ого, подумала графиня, невольно задержав дыхание. Наверное, таким он ходил в бой, там, на войне, сотрясающей континент.

– Это мои проблемы, миледи.

– Вы по-прежнему у меня на службе. – Ох, не хотела она ему так говорить, но придется. – Я приказываю вам ответить.

Энджел покачал головой, затем, поняв, что Лаис не отступится, правой рукой коснулся левого бока.

– Вас смотрел врач?

– Да, я ездил в Лестер и за этим тоже, – поразительно спокойно ответил он.

– И провели еще пару часов в седле. Потрясающе. – Лаис не испытывала никакого удовольствия от собственной догадливости. – Какие еще сюрпризы вы мне приготовили?

– Миледи, – негромко заговорил Энджел, – если вы предпочитаете меня отчитывать, словно своего сына, я, пожалуй, испрошу разрешения удалиться к себе. Я у вас на службе, это верно; и все же надо мною вы властны не до конца. Прошу вас помнить об этом.

Лаис так опешила, что даже позабыла о покалывании в кончиках пальцев – прикоснуться к Энджелу хотелось все сильнее.

– Вы полагаете, что можете указывать мне?

– Я полагаю, что у меня есть право оставаться в стороне. – Он заложил руки за спину и все же сумел отступить на пару шагов.

– Вот и хорошо! – крикнула она, не заботясь, что услышат слуги. – Оставайтесь! Вы, чертов обломок камня! Я не понимаю вас! Не могу угадать, что творится у вас в голове…

– Это важно?

– Можете не верить мне, но да. Это важно. – Лаис по-настоящему разозлилась. Она готова была кричать и кидаться тяжелыми предметами.

– Мне приятно слышать. Возможно, и вы обрадуетесь, узнав, что я беспокоюсь о вас?

Лаис упустила момент, когда Фламбар двинулся вперед, еще ближе. Теперь ее и Энджела разделял разве что шаг, и Лаис очень глубоко этот шаг прочувствовала. Вот он стоит рядом с ней, мужчина, в которого она влюбилась (помоги, Господи!), сама не заметив как. Он рядом, настоящий и живой, и сегодня его могло не стать, а она поняла бы, кого потеряла, только стоя рядом с могилой.

Слишком много в ее жизни могил, вот что.

Робко, словно опасаясь спугнуть севшего на плечо мотылька, Лаис протянула руку и прикоснулась к рубашке Энджела – там, у левого бока.

– Очень больно? – шепотом спросила графиня.

– Нет, – ответил Фламбар даже немного удивленно. – Когда вы пришли, стало легче.

Лаис безумно хотелось, чтобы он ее поцеловал. И, кажется, Энджел это понял: он еще немного приблизился – маленький шаг, сокративший расстояние на пару дюймов, не больше, и все-таки… Она смотрела и чувствовала, как он дышит, как бьется жилка у него на виске, как подергивается бровь. Настоящий человек, из плоти и крови, не призрак. Если он сейчас прикоснется к ней, это изменит все. Лаис, при всем желании этого прикосновения, не знала, готова ли к подобным переменам. Как же иногда трудно определить границу между глупостью и красивым безумством. «Господь, не дай мне сойти с ума, останови меня – или направь».

Энджел протянул руку – Лаис затаила дыхание – и поправил ей прядь волос, торчавшую, видимо, совсем уж неприлично. Затем Фламбар отступил назад – деликатно и спокойно, обойдя злополучный стул.

– Миледи, вы так добры ко мне.

О, совсем не это Лаис ожидала от него услышать. Она жалела, что не шагнула ближе, и в то же время радовалась, что не шагнула. Сейчас проще говорить о прозаических вещах.

– Вы поэтому не спите и пьете вино, Энджел? Не можете заснуть от боли?

Он покачал головой.

– Разве это боль?

Лаис вопросительно смотрела на него. Фламбар не видел этого взгляда; он остановился у камина, повернувшись к хозяйке боком, и уставился в пламя.

– Вы когда-нибудь не спали от боли, миледи? Так, чтобы лежать, смотреть в потолок и думать: есть ли за этим проклятым потолком что-то кроме чердака, на котором живут пауки и фамильные призраки? Думать, чтобы заглушать другие мысли, ощущения. И понимать, что ничем вы их не заглушите. – Речь его становилась все сбивчивее. – Сдаваться, плыть по течению, проваливаться в зыбучий песок полусна и, ненароком пошевелившись, выныривать оттуда на гребне обжигающей волны. Ночь за ночью, полусон за полусном. Не дай вам Бог.

– Он уже дал, – сухо произнесла Лаис. Ноги отказывались ее держать, и графиня опустилась на краешек стула. – Так было, когда умер Роберт. Да, я знаю, что это такое.

Энджел ударил ее взглядом.

– Земля идет трещинами, горы падают, а мы остаемся жить. Господь посылает нам испытания, чтобы мы… – Он остановился. – Ах, что я говорю. Это все вино, оно заставляет высказывать вслух мысли, которые иначе бы не произнес. Впрочем… Cogitations poenam nemo patitur[8]. – Фламбар потер ладонями лицо, резко и коротко поклонился. – Миледи, разрешите оставить вас.

– Вы даете мне слово, что отдохнете? – устало поинтересовалась графиня.

– Слово чести.

– В таком случае ступайте, Энджел.

Он вновь поклонился и вышел, пройдя мимо нее и еще на мгновение задев своим теплом. Недостижимо.

Лаис уткнулась лицом в ладони и просидела так с четверть часа.

Фламбар приступил к своим непосредственным обязанностям лишь три дня спустя, хотя Лаис его отговаривала. Она сама в эти дни не выезжала из Джиллейн-Холла, ненавязчиво присматривая за фехтовальщиком и очень надеясь, что он этого не замечает. Энджел снова замкнулся, а приглашать его на беседу за чашкой вечернего чая Лаис не решалась и удовольствовалась совместными трапезами за общим столом. Подруги слали ей приглашения, нужно было ехать репетировать спектакль, однако Лаис отказывалась, обещая непременно появиться позже.