Последний побег - Трейси Шевалье

Говорят, что к Четвертому июля[3] кукуруза должна вырасти по колено. Кукуруза у нас в огороде уже значительно выше, чем мне по колено, и я думала, что она уродилась на славу, но мне объяснили, что имеется в виду «по колено всаднику, сидящему в седле». Здесь столько слов и выражений, которых я не понимаю, и мне порой кажется, что американский английский — такой же чужой язык, как, к примеру, французский.

Вчера было Четвертое июля. Американцы очень гордятся своей независимостью от Британии. Я не знала, чего ждать в этот день, хотя слышала, что во многих местах будут праздновать. Однако ни в Фейсуэлле, ни в Оберлине никаких празднеств не было, поскольку праздник учрежден в поддержку Декларации независимости — документа, который, как мне говорили, не включает негров в число равноправных граждан. Некоторые из фейсуэллских Друзей отправились в Оберлин, там в сквере при колледже собирались противники рабства. Хоть мы и взяли с собой еду, но не для того, чтобы праздновать, а просто для общего пикника. В целом жители северной части Огайо не одобряют рабства, а оберлинцы пользуются репутацией самых ярых противников рабовладения.

В кои-то веки день выдался не слишком жарким, и ветерок разогнал духоту. Еды было столько, что деревянные столы, выставленные прямо в сквере, буквально ломились от яств. Американцы очень серьезно подходят к устройству своих пикников. Дома, в Англии, мы обставляем все скромно, а тут считается важным показать всем свое хлебосольство — и съесть по возможности больше. Впечатление такое, что все похваляются друг перед другом, стараясь друг друга перещеголять, и я никогда бы не подумала, что фейсуэллские Друзья станут участвовать в подобном состязании тщеславия. Что касается манер и нарядов, они столь же скромны, как и бридпортские Друзья. Однако они выложили на стол столько еды, сколько мы никогда бы не съели за раз — и особенно много домашней выпечки. Впрочем, в том, что касается выпечки, отличились и оберлинцы, как я сумела заметить, когда мы с Абигейл прогулялись по площади. В жизни не видела такого количества пирогов.

С большим интересом я наблюдала за небольшой группой негров, которые тоже устроили пикник в сквере. Мое путешествие по Америке проходило по штатам, где рабство запрещено, но чернокожих я видела мало. Обычно они работали в доках или в кухне и на конюшне в гостиницах. Я ни разу не видела, как они отдыхают в свободное время. Я смотрела краешком глаза, украдкой; и видела, что они, в сущности, не отличаются от нас. Их стол так же ломился от яств, хотя сами блюда, наверное, были другими: многие негры, живущие в Огайо, родом с Юга, где, как я слышала, кухня острее, чем наша. Чернокожие женщины одеваются ярко, носят платья со множеством оборок, какие мы, квакеры, никогда на себя не наденем. Однако ткани у них не такие добротные, как у нас. Мужчины были в темных костюмах и соломенных шляпах. Их шумные дети носились по скверу и играли с мячами, вертушками и воздушными змеями, как белые дети, но вместе они не играли.

Речи противников рабства были пламенными и долгими. Честно признаюсь, я мало что поняла. И дело не только в американских акцентах, которых тут множество, и некоторые я разбираю с трудом. Просто, похоже, что даже те, кто выступает за отмену рабства, не согласны друг с другом в том, как именно оно должно закончиться. Кто-то выступает за немедленное всеобщее освобождение, но им возражают, что столь радикальное действие обрушит экономику страны, и освобождение рабов следует производить постепенно. Также они говорили о законе о беглых рабах, обсуждавшемся в конгрессе — как я поняла, это американский орган власти, соответствующий нашему парламенту, — и люди буквально кипели от ярости и обзывали последними словами политиков, о которых я даже не слышала. Однако их речи дали мне пищу для размышлений.

Потом кузнец из Фейсуэлла прочитал стихотворение, очень прочувствованно, и все ему рукоплескали. Позже я спросила, что это за стихотворение. Это были «Стансы к времени» Джона Гринлифа Уиттьера. Я записала несколько строк:

И тот, кто духом не оскудел,

За правое дело бороться станет.

Стремиться к свободе — вот наш удел,

Если мы граждане и христиане.

Когда стемнело, студенты колледжа развесили на деревьях бумажные фонарики. Скрипачи играли мелодии, которые я не знала. Все было очень красиво, и у меня в душе воцарился покой — возможно, в первый раз с тех пор, как я покинула Англию.

И лишь одно омрачило чудесный день. Я пыталась найти на столе хоть одно блюдо без кукурузы и невольно подслушала, как Джудит Хеймейкер — женщина с фермы, где мы покупаем молоко и сыр, и одна из старейшин на фейсуэллских собраниях — сказала Адаму: «Так не должно быть, чтобы мужчина жил в одном доме с двумя молодыми женщинами, ни одна из которых ему не сестра, не жена и не дочь». Я не слышала, что ответил Адам, но вид у него был мрачный.

Меня не удивило ее замечание. Она высказала вслух мысли, донимавшие меня с первого дня в Фейсуэлле. Ни Адам, ни Абигейл не заговаривали об этом, но иногда у нас в доме возникает весьма ощутимое напряжение, которое — я это знаю — происходит от нашего необычного общежития. Но, пожалуйста, не беспокойтесь за меня. Вероятно, к тому времени, когда вы получите письмо, мы найдем способ, как разрешить эту странную ситуацию ко всеобщему удовольствию.

Ваша любящая дочь,

Хонор Брайт

На следующий день после Четвертого июля к Хонор приехала гостья. Хонор сидела на крыльце вместе с Адамом и Абигейл, сонная и слегка нездоровая после воскресного обеда, основным блюдом которого была жирная, пересоленная ветчина. Хонор в жизни не ела столько свинины. И очень скучала по рыбе и молодой баранине — блюдам простым, вкусным и легким.

— Сейчас я буду с тобой ругаться, Хонор Брайт!

Она вздрогнула и открыла глаза. Перед домом остановилась легкая коляска, которой правила Белл Миллз. Она перекинула поводья через ограду из кольев, выкрашенных в белый цвет, и спрыгнула на землю.

— Как я понимаю, с твоей подачи ко мне косяками идут оберлинские дамы. «Хотим такой же серый с желтым капор, как у той юной квакерши». И как я справлюсь со всеми заказами без твоей помощи? — Белл кивнула Адаму и Абигейл. — Ты Абигейл? С Адамом мы уже встречались. Я Белл Миллз, хозяйка шляпного магазина в Веллингтоне. Не знаю, что Хонор вам обо мне говорила… возможно, вообще ничего. Она у нас девушка неразговорчивая. Вы пригласите меня в тенек? А то на солнце жарковато.

Хонор встала со стула. Она ждала, что Абигейл, как хозяйка дома, пригласит гостью подняться на крыльцо. Но та удивленно уставилась на головной убор Белл: соломенную шляпку с широкими полями, украшенную белыми кружевами поверх красной ленты и вишнями, сделанными из шелка.

Не дождавшись ни слова от Абигейл, Хонор обратилась к Белл:

— Я очень рада, что ты приехала. Поднимайся к нам.