Книги онлайн и без регистрации » Современная проза » Институт сновидений - Петр Алешковский

Институт сновидений - Петр Алешковский

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 20 21 22 23 24 25 26 27 28 ... 67
Перейти на страницу:

– Двадцать два по штату, – Шишмарев решает стоять до конца, потому рубит мрачно и кратко.

– Прекрасно, да плюс три, четыре, шесть заезжих ежедневно, а бывает и больше. Пятнадцать районов, в каждом охотоведы, егеря, председатели, наконец – округлим до двадцати пяти в сутки.

– Ну а дальше, дальше, у вас-то… – Сам того не желая, Шишмарев включается в расчеты. Ему, признаться, противно, уже и противно, но, видно, по-иному с профессором не выйдет.

– Минуточку вашего терпения. Итак, двадцать пять крепких взрослых индивидов, склонных к высококалорийной белковой пище. Только не убеждайте меня, что лось и кабан, не говорю уж о медведях, менее питательны, нежели продающаяся в магазине мойва или минтай. Итак: двадцать пять против наших семидесяти пяти школьников и четырех студентов. Возьмем объемы… – Профессор что-то прикидывает на бумаге.

– Какие объемы, Петр Григорьевич, дело простое – есть туалет, надо его срочно вычистить…

– Я вот прикинул – приблизительно по четыре кубических метра в очке, да на шесть – двадцать четыре. Семьдесят пять школьников шестого и седьмого классов, это по табелю, а ходит не более пятидесяти пяти-шести человек. Если сравнить школьника со взрослым охотником, то, учитывая среднюю массу, получим: один к четырем. Верно? Вы же охотник, поймете – кабан и кабанчик – разница, так?

– Так, так, но… – Нет, вот вляпался!

– Никаких но. Логика – вещь неумолимая, мой милый. Итак, шестьдесят на четыре (четыре студента – два охотника) получается пятнадцать. На пятнадцать детей получается, простите, один, запятая шесть кубометров этого самого. Не многовато за два месяца, а, Андрей Евгеньевич? Причем учтите – дети работают до обеда, тогда как у нас с вами никто восьмичасового рабочего дня не отменил.

Профессор вытирает лоб платочком – даже здесь, в домике, жарко.

– Ну, любезнейший, как я, убедительно? Двадцать пять и пятнадцать – это ж как дважды два. А кроме того, знаете вы, сколько наше дорогое правительство выделяет денег на всю советскую археологию на год? Миллион! Миллион – цена одного бомбардировщика средней дальности, а ведь тут на все экспедиции нашей необъятной страны плюс заработная плата рабочих, сторожей, уборщиц, моя и моих коллег. Смею вас уверить, что, заготавливая лыко, вы зарабатываете гораздо больше. А дети? Я не могу платить выше двух рублей на день. Много ли вы купите минтая или мойвы на два рубля? – Профессор встает, теснит Шишмарева к выходу: – Ну, Андрей Евгеньевич, а теперь извините – спешу на заседание.

– Да-да, я понимаю, извините, что побеспокоил… Шишмарев сражен – такой мелочный, а профессор! Он бежит, проклиная всю мировую археологию на свете, всех профессоров вместе взятых, профессора Колдина отдельно, себя самого! В кабинете созревает решение: он позвонит на завод, станет просить не три, а пять егерских ставок! Пал Петрович, по обыкновению, две срежет. Из трех две пойдут на реальных людей, а третья на ассенизатора, на сторожа в Пролетарке, что бесплатно (за лицензию на кабана) караулит склад с корой, но… Провались оно все пропадом, тысячу раз! Он снимает желтую, ненавистную венгерскую трубочку…

Петр Григорьевич глядит вслед председателю, качает головой, по привычке потирает ручки. Снимает очки, засовывает их в нагрудный карманчик. Смотрит на часы.

– Перекур!

Студенты, уловив приказ, кричат по раскопу: «Пе-ре-кур!»

Транспортер замолкает, ребятишки бегут к навесу, к умывальникам.

– Наденька! – профессор обращается к студентке, что по-прежнему сидит за столом и читает книжку. – Наденька, я иду в музей на заседание реставрационного совета, обедать не приду. Если я не выколочу из них сто пятьдесят рублей на ремонт транспортера, в следующий год придется носить на носилках.

Он дотрагивается до кармашка с очками, выходит на улицу по направленью к кремлю. Там его ждут. Там директриса с утра тупо глядит на смету, ломает голову, как выкроить тысячу двести шестьдесят четыре рубля наличными. В Лихониных палатах протечка, залило иконы. Нужны наличные – безналичным расчетом, как известно, шабашников не заманишь.

…Над раскопом – Наденька, сидит за столиком, читает. Опять принимается тарахтеть транспортер. Жарит солнце. Она читает самиздатский перевод – толстую, в ледериновой красной обложке книгу. Она читает: «Реальное различие между человеком и ангелом заключается совсем не в том, что человек обладает телом, а ангел – бестелесен; правомочно лишь сравнение души ангела с человеческой душой. Душа человека неимоверно сложна, это целый мир, состоящий из различных сущностей, в то время как ангел – единичная сущность и в этом смысле существо одномерное.

Кроме того, из-за своей многогранности, способности содержать в себе противоречащие друг другу начала и из-за главного дара – Божественной искры, составляющей внутреннюю силу души, которая и делает его человеком, – из-за всего этого человек обладает способностью проводить различие между вещами, отличать добро от зла. Человек может подняться на великие высоты, но может и отступить с прочно занятых, казалось бы, рубежей. Ничего из этого не дано ангелу. По своей внутренней сущности ангел навсегда остается неизменным».

– Надежда! Ты пойдешь, наконец, работать, мы тут совсем запарились.

Наденька отрывается от книги, но смотрит не вниз – вверх, в чистое, далекое августовское небо, бормочет стихи:

Бойся в час полуденный выйти на дорогу,

В этот час уходят ангелы помолиться Богу…

Снова клюет носом в самодельный перевод в красной ледериновой обложке.

Жарко, очень жарко печет полуденное старгородское солнце. Едва заметный ветерок доносит отчетливый запах сортира. Кто-то из ребятишек опять забыл закрыть дверцу.

Наденька читает…

Отец и дочь (современная сказка)

Самоходки хлюпают по реке, везут в город песок, тяжелые и неспешные. Солнце только занимается, и ветерок едва-едва – ве-те-ро-че-чек. И Катюшка-девчушка шлеп-шлеп – босиком по песку: купальничек красный с белой косой полосой, кооператорский, простыня махровая голубая на плечах с цаплей, китайская. Идет-бредет Катюшка-девчушка, под ноги глядит – спешить ей вроде как некуда.

Папа вечером запер снаружи на ключ в мастерской, как когда-то запирал ее в детстве. Вроде это у них игра такая. Но в том-то и дело, что время их игр давно прошло. Обещал папа скоро прийти, но не пришел – ночевал у Светки. Для того и запер, чтоб не застукала. Но как ни скрывай, Катюшка-девчушка все знает.

Проснулась она раньше обычного: папы нет – все ясно. И так писать захотелось, что пришлось вылезать через окошко. Это не впервой, это ничего б – обидно, что закрыл, не пришел. А если подумать, и это не главное. Беда у нее. Матери сказать – страшно. Хотела папке, а он у Светки ночевал. Одно дело – не знать – догадываться, другое – когда в открытую. Так вот.

Все художники гуляют, кто ж не знает – мастерские на отшибе, за городом, в монастыре – жены сюда не ездят. Они с мамой только в субботу и воскресенье допускались. А так папа на неделе заезжал, завозил еды-колбасы, денег маме – Катюшка-девчушка привыкла: папа работает! Зато в субботу папа в мастерской ее уложит, расскажет страшную сказку, закроет на замок, «чтоб не украли», а сам с мамой уходит в гости за стенку– к дяде Косте, к дяде Сереже, у кого, в общем, гуляют. А она спит. Так было.

1 ... 20 21 22 23 24 25 26 27 28 ... 67
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?