Восход - Виктория Хислоп

Она с удивлением обнаружила, что ждет наступления вечера с бульшим нетерпением, чем раньше, и, приходя в пять в салон, делала все, чтобы вечером выглядеть сногсшибательно.

– Она вся светится, да? – заметила Савина однажды, когда они закрывали салон.

– Все дело в новой прическе, – согласилась Эмин. – Она преобразилась. Ей нужна была встряска после смерти отца…

– Нет, я имею в виду другое. Вдруг она… Ну, ты знаешь, что я имею в виду…

– Беременна?

– Ну да. Вот было бы здорово!

– Конечно… Но посмотри на ее осиную талию. Вряд ли.

– Некоторые женщины долго не полнеют.

– По-моему, ты опережаешь события. Она бы нам сказала.

Савина не догадывалась о причине преображения Афродити.

Отношения между женой босса и управляющим баром оставались официальными. Маркос по-прежнему обращался к ней «госпожа Папакоста», но Афродити вдруг осознала, что он стал раздражать ее чуть меньше.

Однажды вечером за ужином он решился затронуть тему, которая его давно волновала:

– «Клер де Лун»…

– Хорошее название, – перебила она его.

Афродити улыбнулась, но Маркос не поручился бы, что улыбка была искренней.

Вдыхая строительную пыль по четырнадцать часов в сутки и просиживая за бумагами еще несколько, Саввас Папакоста считал, что трудится больше всех на Кипре.

Человек, который был его правой рукой, работал почти столько же. В последние месяцы, учитывая управление «Клер де Лун» и все другие обязанности в отеле, Маркос проводил в «Восходе» не меньше шестнадцати часов. К счастью, ему требовалось всего несколько часов на сон, и он не жаловался.

Когда Маркос возвращался домой рано утром, его брат тоже не спал. Христос въехал в свою квартиру и редко бывал один. Он встречался там с товарищами, и их ячейка проявляла все бульшую активность. В ноябре события в Афинах, в пятистах милях от них, подстегнули их.

После переворота 1967 года шесть лет Грецией управлял военный диктатор Георгиос Пападопулос. Теперь Димитриос Иоаннидис, печально прославившийся пытками политических диссидентов, сместил Пападопулоса, занял место лидера и еще крепче стал закручивать гайки.

Присоединение Кипра к Греции всегда было целью «черных полковников», но теперь новый диктатор открыто призвал к этому. Иоаннидис постепенно заменил умеренных греческих офицеров Национальной гвардии Кипра радикальным, выступающим против Макариоса контингентом и стал использовать их в качестве инструмента достижения своих целей. Члены ЭОКА-Б знали, что грядут большие перемены. Организация, созданная когда-то Макариосом, теперь ополчилась против него.

На повседневную жизнь простых граждан Кипра подковерная возня политиков и военных оказывала мало влияния. Люди продолжали жить как раньше: они чувствовали подводные течения, но занимались семейными делами. Ирини Георгиу нянчила первого внука, ухаживала за растениями в маленьком кипосе, готовила больше, чем могла съесть ее семья, и болтала с канарейкой. Василис каждый день проверял, как спеют его апельсины, собирал оливки и сажал очередную порцию картофеля в темную плодородную землю. У него едва хватало сил на эту тяжелую работу, но когда он держал на ладони спелый апельсин с шершавой кожицей, поднимал груженную оливками сетку или видел, как из земли пробиваются ростки, то забывал об усталости. Такие радости превозмогали все остальное и успокаивали боль.

Для Христоса события в далеких Афинах означали, что ЭОКА-Б пришла пора действовать. Новое руководство занимало в отношении Макариоса нетерпимую и непримиримую позицию. В прошлом году отряд Христоса принимал участие в нападениях на полицейские участки и захватил оружие и боеприпасы, необходимые для их движения.

Маркос не сомневался в причастности брата к борьбе, но участвовать в движении с самого начала наотрез отказался. Он считал Христоса идеалистом, наивным ребенком, который пытался достичь недостижимой цели.

– Христос, сколько раз тебе напоминать, через что прошли люди в пятидесятые?

Когда Маркос был подростком, он вступил было в ЭOKA. Первым заданием его было нарисовать граффити. В те времена, чтобы написать «Лучше час свободы, чем сорок лет рабства и тюрьмы» на стене полицейского участка, требовалось мужество, но на этом юный Георгиу и остановился.

И хоть многие его друзья пошли гораздо дальше, сам Маркос всегда находился под подозрением, и однажды в семнадцать лет во время обыска почувствовал, как ему в затылок уткнулся ствол английского пистолета. Это было самое страшное, что ему довелось испытать.

Многие его одноклассники верили, что объединение Кипра с Грецией было Божественным промыслом, и по одной этой причине Господь будет хранить каждого, кто сражается за правое дело. Так они понимали учение президента Макариоса.

Еще задолго до того, как один из его школьных товарищей погиб от английской пули, а другой был повешен в 1959 году, Маркос понял, что в жертвенности нет ничего хорошего. Стоило увидеть смерть в упор, как становилось понятно, как она уродлива и какой едкий, кислый запах у крови. Это зловоние не имело ничего общего со сладостным ароматом невинности, присущим их религии, пусть даже архиепископ Макариос и попустительствовал насилию.

К тому времени, когда была провозглашена Республика Кипр, остатки его веры в учение Церкви улетучились, что Маркос утаивал от матери. Его вера в то, что энозис был святым делом, испарилась.

– Дело в том, Маркос, что вы все смирились. Бросили дело на полпути, – упрекал его брат.

– Без нас, Христос, Кипр был бы под британским владычеством, – ответил он тихо. Маркос отдавал себе отчет, что мама в квартире внизу и что ее расстраивает, когда люди говорят на повышенных тонах. – Без нас не было бы независимости!

– Я не это имел в виду! И тебе это прекрасно известно!

Христос был слишком молод, чтобы знать, как все изменилось с тех пор, и упрямо отказывался понимать, почему Маркос хотел использовать новые возможности, которые перед ним открывались. Рост туризма и развитие торговли в Фамагусте были частью большого экономического чуда. Старший брат хорошо помнил голодные годы, и ему была по душе теперешняя жизнь.

Он видел, что Христос захвачен идеей объединения. Лично для него энозис потерял смысл, но по мере того, как росли беспорядки в стране, он понимал, какой опасности подвергается брат.

Маркосу нравилось препираться с Христосом, частенько он сам провоцировал такие споры, но он не мог не сочувствовать ему хотя бы только потому, что был его братом. О его участии в движении не могло быть и речи, но Маркос считал, что сможет уберечь брата от опасности и отвести беду от дома и семьи. О том, чтобы изготавливать бомбы и мины-ловушки или тайно встречаться по ночам, чтобы планировать саботаж, не может быть и речи, но должен же быть другой способ помочь Христосу, не подвергая себя опасности!