Песни созвездия Гончих Псов - Иван Охлобыстин

Петр Николаевич любил Бориса. Славный толстяк обеспечивал огромную семью, состоящую из восьми девочек-погодков, необычайно экспрессивной жены Надежды, ее матери-пенсионерки и бабушки. Жизнь рядом с одиннадцатью женщинами жестко мотивировала Бориса выпить, но на работе он никогда себе не позволял, а дома ему не давали.

Еще Борис писал стихи. Это когда-то его очень сроднило с Рашидом, пока он не выпил духи его супруги. Случилось это по глупости, Рашид сам на спор предложил, но двери его дома для Бориса закрылись окончательно.

– Ты прикинь! – сразу забубнил тот, – опять асфальт перекатывать будем! Прям с семи и начнем. На влажную, говорят, не пристал, а к нам губернатор на Троицу намылился. Так чего домой переть четыре часа?! Да и Витька – водила на «газели» никакой! Боязно! Погубит ведь, падла! Можно я у тебя переночую? У меня литр. В разлив у Панчиной взял. Первач! На помете. Экологический рай!

– Оставайся, – смирился Петр Николаевич, прямо в обуви плюхаясь на кровать. – По области предупреждение – волки лютуют. Почтальона вчера сожрали.

– Брехня! – успокоил его Борис, выставляя на стол пластиковую бутыль с самогоном. – Почтальон с прокуроршей к егерю мотнул. Все знают, но жене ни-ни… Вот гад!

– Не суди, да не судим будешь, – осек его хозяин дома, поднимаясь с кровати и садясь за стол. – Ну что, Борис?! Жизнь коротка. Пустые слова крадут у нас жизнь.

– Петя, ты Конфуций! – умилился гость и начал разливать по стаканам самогонку.

* * *

Рашид Сардарович вернулся домой ближе к вечеру. Прежде чем зайти в дом, он посетил свою оранжерею и настроил режим орошения трепетно любимых им питомцев в стиле бонсай. Когда-то, будучи с супругой Аллой на книжной ярмарке в Токио, впечатлительный лезгин купил в небольшом магазинчике рядом с их гостиницей свое первое деревце бонсай и на руках, не сдавая в багаж, перевез домой. С тех пор «японский гость» одарил Рашида Сардаровича доброй сотней своих потомков, которые украсили и интерьеры местного Дома культуры, и кабинеты ответственных сотрудников правоохранительных органов, и квартиры друзей. Особенно лезгин гордился фотографией, на которой был запечатлен известный немецкий писатель Гюнтер Грасс у окна, на котором стоял один из экзотических питомцев Рашида Сардаровича.

– Кушать будешь или опять «после шести» ни крошки? – полюбопытствовала супруга, когда он перешагнул порог дома.

– Милая, ну ты же знаешь! – укоризненно сдвинул густые брови лезгин.

Признаться, в душе Рашид Сардарович наплевательски относился к своей фигуре, но, прожив с Аллой более четверти века, он нашел в себе мужество признать, что Алла не умеет и не любит готовить. Души в ней не чая, он завел привычку есть на работе.

Алла для Рашида была больше, чем жена. Алла была боевой подругой, никогда не позволявшей ему падать духом. Двенадцать лет мужественная женщина, трудясь в ателье портнихой, полностью обеспечивала своему мужу-писателю возможность спокойной работы над пятитомником сказок и семисотстраничной энциклопедией «Мифические существа в легендах народов Кавказа». Крупное столичное издательство с восторгом приступило к подготовке первого тиража, однако грянул дефолт, и морской контейнер со всем тиражом бесследно исчез в порту Новороссийска.

Именно тогда Рашид Сардарович едва не переступил опасную черту отчаяния, но красавица Алла, словно разъяренная тигрица, встала между ним и коварным миром. Каким-то чудом она выучила японский язык и перевела на него все произведения мужа. А подружка Аллы, модельер из Владивостока, на одном из показов высокой моды не поленилась ознакомить с результатами Аллочкиных трудов японского консула. Тот, в свою очередь движимый самыми благородными намерениями, отправил книги в Токио своему другу с институтской скамьи, ныне владельцу десятка книжных магазинов. Так Рашид Сардарович стал одним из самых известных детских писателей Японии, при полной неизвестности на родине. Несколько поколений японцев выросли на его «Сказке о потерянном пальце» и «Похождениях хомяка Алика».

Однако даже при таком успехе писатель-лезгин не смог забыть нанесенной ему безжалостным временем душевной травмы и, когда Алла родила Селимчика, открыл свой продовольственный магазин.

– Что новенького? – спросила Алла, наливая супругу кофе.

– Байконур лихорадят проверки, – поделился тот. – Второй неудачный запуск. И надо шланги в оранжерее уже менять. Подтекают.

– Я твоего дружка-алкоголика чуть на светофоре не сбила, – сообщила Алла, – еле шел.

– Это его позиция, – вступился за друга Рашид Сардарович и печально добавил: – Он очень одинокий человек.

– Мне кажется, он просто обиженный эгоист, – высказала свое мнение супруга.

– Не будем забывать, что он лауреат Государственной премии, – напомнил лезгин.

– Нет давно этого государства, – напомнила Алла.

– Этот факт ничего не меняет. Государства могут исчезать, а лауреаты бессмертны! – высокопарно заявил Рашид Сардарович и приобнял любимую за плечи. – Ты просто еще очень маленькая! Ты не понимаешь что такое лауреат Государственной премии!

– Маленькая?! – кокетливо взглянула на него Алла.

– От такая! Бутончик! – показал на пальцах писатель, многозначительно улыбнулся и шепотом напел ей на ушко отрывок из популярной песни: «…Ты дарила мне розы, розы пахли полынью…»

* * *

Ночь застала Петра Николаевича и Бориса в той же обстановке, разве что от бутылки осталась одна пятая.

– Может, стихи почитаем? – вопрошал дорожник. – У меня от Баха твоего мурашки по телу. Как в колумбарии празднуем!

– С превеликим удовольствием! – заверил его хозяин квартиры, вытащил из-за батареи тонкую брошюру и открыл страницу с загнутым углом. – «История – всегда история болезней/ И их закономерного финала./ Танцует Мотылек над бездной./ Ему все мало».

– Какие слова! А какие слова! – трогательно положил ему на плечо голову Борис и полюбопытствовал: – Поэт сидит?

– Сидит, – подтвердил физик. – Все, как положено, – по всей строгости…

– Настоящий поэт должен сидеть, – важно заключил приятель, разливая по рюмкам водку. – Если ты поэт – будь любезен сидеть!

– Не обобщай. Этот сидит по экономической, – попросил его Петр Николаевич и предложил, указывая на остатки самогона: – Давай на опохмел оставим?

* * *

Фары принадлежали мотоциклу Аркаши, на котором он пытался объехать группу молодых людей, преграждающих ему путь.

– Ну ребята! – сокрушался он. – Хватит уже?! Мне до полуночи в «Красном Луче» уже быть, а это двадцать кило!

– Тут понимаешь, какое дело, – выступил от всей компании высокий парень в кожаной куртке, – у троих наших пацанов завтра поликлиника от автошколы. Тару мы в аптеке купили. Деньги есть.

– С ума сошли?! – возмутился Аркаша. – Я не хочу. Приходили бы в сервис! Есть специальные дни. С двенадцати до двух. Я с утра шесть бутылок «боржома» выпиваю.