Грот в Ущелье Женщин - Геннадий Ананьев

С удивлением слушал я деда Савелия, говорившего настырно, запальчиво. Попадись, думал я, ему сейчас Петр, наверняка поколотил бы… Невероятно. Мне, однако, сейчас было не до вселенской боли за судьбу России, за восстановление исторической справедливости, меня к деду Савелию привела сегодняшняя необходимость. Верно, расспросить о кнехтах, о стамухах я намеревался, но главное, что меня интересовало, – то мнение деда Савелия о случившемся, его рассказ как очевидца событий. И я думал, удобно ли будет вести такой разговор в присутствии Полосухина? Он же, казалось, не собирался оставлять нас одних. И вообще он сейчас был не в себе, его что-то угнетало, возражал деду вяло, будто его вовсе не интересовал предмет его высказываний. Он похож был на человека, который решился на что-то важное, и все, что происходило вокруг, для него – суета никчемная.

Дед же распалялся все более и более. Приход нового человека, видимо, влиял. Не раз и не два, как мне думалось, вел подобные разговоры дед Савелий с Полосухиным, а сейчас, как я понимал, он «работал» на меня. Меня брал на короткий чембур, чтобы и я проникся болью и обидой поморской. И он добился этого, повернул мои мысли в нужное ему русло. Слушая возмущенный рассказ о том, как поморы-мастера построили Петру два добротных корабля, и как Петр вскоре забыл о тех кораблях, забыл о мастерах российских и принялся созывать всяких иностранных чистоплюев – слушая деда Савелия, я начинал вспоминать все, что читал о Петре. И память, как ни странно, выхватывала только негативное. Так же примерно обвинял Петра Валишевский, который писал, что, пренебрегая опытом народа своего, навез тот мастеров из Австрии и Пруссии, а матросов и плотников из Голландии, но те не спешили проявлять свои способности, пьянствовали, дрались – судьба флота России им была совершенно безразлична.

– Иноземцам тем, – возмущался дед, – Россия – дойная коровушка. Иль челны казачьи не хороши были?! К той же крепости Азову будто не ходили на них бить турку?! Самодержец, он и есть – самодержец. Что ему народ-умелец! Аль не знал Петр, что еще при Михаиле Федоровиче голландцы опростоволосились со своими кораблями. Попросили они у царя корабли в Нижнем Новгороде построить, чтобы к Персии путь проложить короче. Вышел ли толк из того? Потопли корабли все ихние. Иль конфуз Алексея Михайловича, родителя Петра? Тоже корабли строил на манер голландских в Дедилове. И тоже все погибли. Крутой норов у Волги-матушки нашей. И Каспийское норова крутого, как и Студеные наши моря. Сколько торгового люда да ватажников погибло на них, пока наловчились они по рекам и морям неласковым ходить? Вот и возьми тот опыт народный. Так нет, подавай галеры голландские, венецианские да английские – и все тут. Хоть кол на голове теши!

В глазах деда искреннее негодование, словно его лично обидел Петр, да так, что никак нельзя этого простить.

– Иль взять корабли архангельские, Петру построенные. Испытал он их? Испытал. Еще как! В пакосной ветер попал. Каравелла заморская враз бы киль задрала, а шняк выдержал. Целехоньким царя-батюшку на берег доставил. Корабельному вожу Антону Тимофееву тридцать целковых пожаловал. А Петр кошелек не щедро открывал. А тут – на тебе. Не пожалел. Заслужил, значит, вож великим мастерством. Как не гордиться корню нашему этим?!

– Что, – спросил я, – от Тимофеева род ваш идет?

– Мало берешь. Мы – от первых поморов! От тех, кто на Грумант путь торил. Кто Новую Землю крестами обсаживал. От кого Мангазея началась. Вот и суди: гордость за смелость, ловкость и мастерство предков далеких есть, но и обида горькая сохранилась, – и вдруг спросил меня: – Читал, говоришь, французишку? А не усек небось, как он мореходов земли Русской унизил? Слова те я как «Отче наш» знаю: Петр, дескать, мореплавателей из нас, русских, делал, да не смог, бедолага. Не осилил упрямства народного. Ишь, как щелкопер рассудил! А если прикинуть, то имел право. Потому, как при Петре понастроили фрегатов да галер целую тысячу, а через десять лет после его смерти, когда потребовался флот, чтобы осадить с моря Штеттин, то с горем пополам наскребли по сусекам причальным пятнадцать кораблей. Шпаклевали да смолили, чтобы могли на воде держаться хоть чуток. А командовать ими и вовсе оказалось некому.

– Что-то не то вы, Савелий Елизарович, говорите, – усомнился Полосухин. – Петр считается создателем русского флота. И Архангельск он основал. Соломбалкой по сей день называют место, где бал он справлял.

– Ты меня не хули, Лукьяныч! Ты прежде подумай, прикинь головой своей, солома откуда взялась, чтобы стелить под ноги господам? Вот тебе и основал… Архангельский порт при Иване Грозном построен. Прежде в Холмогорах он был. А Соломбалка – испокон веку – Соломбалка.

– А корабли боевые не он же погубил. Виновны те, кто после него правил.

– Эка – рассудил! Если дом на крепком фундаменте возведен, хошь не хошь, стоять будет. Даже спали его весь, а фундамент целым останется.

– Окно в Европу кто прорубил? – не соглашался Полосухин. – Петр! Первые военные школы кто открыл у нас? Петр. Академия наук откуда начало берет? От Петра. Тульский оружейный – тоже детище Петра. Газета первая. Типография первая. Разве перечислить, что Петр России оставил? Он много добра сделал для России.

– Люди не зря сказывают: весь ад вымощен добрыми намерениями. Много чего начинал Петр, да немало после него переделывали. Только, как сын мой ученый говорил: не знаешь – не берись судить. Вот и я не берусь обо всем вести разговор. Не по мне орешек тот. Про окно имею сомнение. Уверен, что с открытыми воротами жила Россия извечно, но помолчу об этом. А вот о поморах – знаю многое. Вреда много от новшеств самодержца. По его воле вожа на лоцмана переименовали, стреж фарватером нарекли, стриг на румб поменяли, но это – мелочь; а вот в чем сущность, скажу: шняки да раньшины, привыкшие к штормам нашим, ходкие на волне, на заморские корабли чего ради меняли? Заморским сподручней ласковое море. И захирел флот русский на многие десятилетия. Перевелись кормчие, которым голландцы завидовали, земля Русская – гордилась. И Новую Землю едва заново не открыли. Да что Новую Землю?! Устье Двины, оказалось, англичане открыли. И год известен – 1553-й. Город, дескать, после того Архангельск, значит, вырос. И смех и грех. А мангазейский путь вот теперь, после Октябрьской, открыли и освоили. Ты, друг ситный, Лукьяныч, чем поперечить, поспрошай на Мизени, на Терском и Летнем берегах стариков поморов. Будет отпуск – поезжай. Не спину обжигать на Черном море, а по берегу Студеного пройдись. Тебе о мангазейских путях порасскажут, вожей, кто хаживал туда, вспомнят. Еще о тех ватагах, о кормчих, которые моря северные как свой коч знали. Еще книги умные почитай. Мой сын сказывал мне: дьяк Герасимов представил карту северного морского пути в теплые моря и до Амура. Сказку ту дьяк Герасимов по картам вожей составил. Те ему все свои секреты раскрыли, все удобные пути для хода и самое лучшее время. Взять предлагал Герасимов под державную руку десятком веков освоенный поморами путь. Отчего не получилось предложенное, особ разговор. История долгая. Вспомним в иное время.

– И все же Петра называют отцом русского флота.

– Называют, – кивнул дед Савелий. – Ну и что?