Последний пророк - Барбара Вуд

Ей показалось странным, что раньше она считала его злым.

Ошитиве хотелось задать ему много вопросов. Зачем он поработил Людей Солнца? Зачем он позволил воину-ягуару обезглавить беспомощного старика только за то, что она слишком медленно спускалась вниз из убежища? Зачем он мучил бедного старого безносого раба, которой просто восхвалял его, Господина?

Неожиданно они услышали чьи-то шаги, шаги приближались, и перед ними вдруг появились Мокиикс с хмурым выражением лица и четыре воина-ягуара.

— Мы искали тебя, мой Господин!

Хакал тяжело вздохнул, будто ему очень не хотелось возвращаться к своим обязанностям тлатоани Центрального Места.

Ошитива продолжала стоять неподалеку от поляны, пока вся группа медленно удалялась от нее. Мокиикс повернулся, чтобы еще раз посмотреть на нее, и в его взгляде, без сомнения, была одна только злоба.

Наступил день осеннего равноденствия. Празднества и ритуальные танцы продолжались целыми днями; пришла пора собирать на зиму продукты. За последнее время лес вокруг Центрального Места заметно поредел, и крупная дичь покинула эти места, хотя сто лет назад жители Центрального Места вдоволь ели мясо лося и горного барана, но сейчас удачей считалось поймать хотя бы кролика.

Все принимали участие в торжествах — и ничтожнейший из рабов, и самый высочайший из тлатоани, то есть сам Господин Хакал. На рассвете все население Центрального Места собралось на северном краю каньона, где, по словам охотников, было замечено много кроликов. Толпа, веером развернувшись по долине, двигалась, волнуясь и предвкушая праздник. В первом ряду шли дети. Они били по кустам и норам палками, крича и улюлюкая, вытаптывая все на своем пути. За ними шли юноши. Они несли копья, луки и стрелы, чтобы выстрелить в дичь, когда дети выманят ее на открытое место. За ними следовали взрослые мужчины с палками и топорами, замыкали процессию женщины с корзинами.

По равнине медленно продвигалась на юг громадная, организованная толпа, она шумела громче, оживленно собирая все живое, что попадалось на пути, — кроликов, сусликов, змей, степных собачек и ящериц всех видов. Никто не мог спастись от такой охоты, даже птицы, их отстреливали камнями и стрелами. Юные охотники бегали, полусогнутые, с палицами, которыми они убивали все, что шевелилось. Если зверек успевал залезть в норку, то мужчины специальными палками вытаскивали его. Убитые зверьки лежали там, где их настигала смерть; женщины, идущие следом, подбирали каждую окровавленную тушку и складывали ее в свои корзины. В долине раздавались крики людей и пронзительные визги пойманных животных. Ошитива, бегущая вместе с женщинами, тоже наполняла свою корзину убитыми кроликами и сусликами, а если зверек еще был живой, давила его ногой. Ее душа пела от восторга, ведь она была частью общего дела и предстоящей ночью сможет присоединиться к пиршеству, вдоволь поесть и выпить.

Она видела Господина Хакала. Он стоял высоко на краю столовой горы и наблюдал оттуда за равниной. Господин выглядел роскошно в своем обрядовом одеянии, сделанном из малиновых перьев попугая. Его голову украшал веер из великолепных перьев кетцаля. Подняв руки к небу, он воспевал богов, просил их даровать жителям обильную охоту.

Позже, когда солнце уже спряталось на западе, в долине продолжали звучать счастливые голоса; теперь тушки обдирали, их мясо жарили, а внутренности варили. Нектли лился рекой, и люди напивались. Под барабаны и флейты исполнялись дикие танцы и совершались торопливые сексуальные сношения. Господин Хакал за происходящим наблюдал с высоты своего трона, который несли рабы и который с двух сторон сопровождали воины-ягуары, их рты были измазаны кровью — они ели мясо сырым.

На следующее утро в долине стояла зловещая тишина: кроме людей, не осталось ни одного живого существа. Все, что люди не смогли съесть, перерабатывалось: все съедобное женщины консервировали на предстоящую зиму; из костей делали инструменты и оружие, из сухожилий — тетиву, из перьев и меха — новую одежду и одеяла, а клювы, зубы, лапы и когти превращались в амулеты, талисманы и украшения. Ни один кусочек, ни одно перышко не пропадало зря. Люди из Центрального Места готовились к предстоящим холодным месяцам.

Занимаясь всеми этими приготовлениями, никто не осмеливался даже шепотом произнести ту страшную правду, что закралась в сердце каждого: охота в этом году была намного скуднее, чем в прошлом, а прошлая охота — скуднее предыдущей. Люди уже начинали задумываться о том, хватит ли им еды в следующем году.

За три дня до зимнего солнцестояния с неба исчезла Утренняя Звезда. Тольтеки верили, что их бог Кетсалькоатль спустился в преисподнюю, где он будет обитать пятьдесят дней, пока снова не появится в образе Вечерней Звезды. В первые дни после исчезновения Утренней Звезды Ошитиве показалось странным, что она не видит Господина Хакала возвышающимся над Центральным Местом и каждое утро, перед рассветом, поклоняющимся своему богу. Его фигура на горé утешала ее, и она начинала верить, что пока, Господин, стоя на горе, приветствует рассвет, все в Центральном Месте будет хорошо.

Она также стала скучать по мужчине, который каждое утро появлялся там, наверху, Господин Хакал становился для нее чем-то более важным и значимым, чем просто тлатоани для ее народа.

Наступил канун зимнего солнцестояния. Прошло уже шесть месяцев с тех пор, как состоялся последний отбор дождевых кувшинов, когда Тупа разбила уникальный золотой кувшин Ошитивы и навлекла тем самым несчастье на Центральное Место. Атмосфера в гончарной мастерской просто накалилась, когда Мокиикс и жрецы бога дождя пришли сюда снова, чтобы увидеть двенадцать дождевых кувшинов Ошитивы, выполненных в разнообразных оттенках золотого, желтого и оранжевого и выставленных вместе с черно-белой керамикой ее сестер-мастериц.

Мокиикс и жрецы бога дождя тщательно осматривали кувшины, искали, нет ли на них трещин и изъянов, второсортный кувшин мог оскорбить богов. Были отобраны кувшины Ошитивы, только выкрашенные в самые умеренные тона, не взяли те, что пестрили красками от бледно-красного до золотого. Покрытые голубой краской жрецы Тлалока, отбирая очередной кувшин, освещали его игрой на своих флейтах, сделанных из человеческих костей, и ритуальными песнопениями. Когда процедура отбора закончилась, с большими почестями все кувшины выставили на площади, чтобы люди, придя на площадь, могли восхищаться ими.

Ошитива вернулась на свой спальный коврик на кухне в рабочем лагере. Всю ночь ее бил озноб, но не от холода, хотя ночи были морозными, а от страха. Когда солнце садилось за горизонт, на небе не было видно ни одного облачка. Откуда же дождю взяться ночью?

Тем утром все жители Центрального Места, просыпаясь, думали только об одном: люди выползали из-под своих одеял и осторожно выходили из своих домиков, чтобы увидеть, не вняли ли, наконец, боги их мольбам. А когда первые лучи утреннего солнца озарили окрестности столовой горы, люди, протирая глаза и щурясь от яркого света, ахнули от изумления.