Бывшие люди. Последние дни русской аристократии - Смит Дуглас

Елена и ее брат Николай пошли в советскую школу, хотя едва могли сосредоточиться на учении от постоянного чувства голода. Кульминацией дня был обед, когда детям давали миску жидкой чечевичной похлебки. Ученики боролись за право дежурить на раздаче, чтобы получить добавки. Елена на следующий год вынуждена была уйти из школы, чтобы иметь возможность получить помощь Лиги спасения детей. Примерно в это время шеф-повар Шереметевых оставил их, чтобы готовить для Ленина и его товарищей в Кремле. Семье помогали некоторые бывшие крестьяне, привозившие еду из деревни. Но продовольствия недоставало и голод не отступал.

Шереметевы делали из старой бобровой полости галоши и продавали их. Как и многие бывшие дворяне, они за гроши продали драгоценности, антиквариат и произведения искусства. Мать Елены Лиля за мешок муки продала алмазную диадему, которую надевала на приемы в Зимнем дворце. Менять драгоценности приходилось осторожно, чтобы не стать мишенью мошенников.

К началу 1918 года жизнь стала столь тяжелой, что некоторые обитатели Наугольного дома начали подумывать об отъезде за границу. Решение давалось нелегко. Для отъезда нужны были деньги, которых к тому времени у многих не было; уехать значило навсегда распрощаться с родными и близкими; надо было иметь на примете место, где поселиться, и представление о том, как пересечь охраняемую и опасную границу; уехать означало отказаться от всех надежд на жизнь в России; для многих бегство означало измену. После бегства за границу любимого сына княгиня Мещерская написала ему: «Ты забыл о любви к Родине, ты оставил свою родную землю, теперь ты можешь забыть о матери и сестрах, которых оставил здесь».

Члены знаменитых аристократических родов со звучными фамилиями оказались перед трудным выбором. У них были лучшие шансы устроиться на новом месте, чем у рядового дворянина, благодаря хорошему образованию, знанию иностранных языков, богатству (даже если оставалось немного драгоценностей и серебра в нескольких чемоданах) и личным связям с европейскими дворянскими родами. Но отъезд был крайним средством спасения. Если бы они могли знать, что ждет их в коммунистической России, возможно, большинство избрали бы этот путь, поскольку выжили из них в России очень немногие. Показательна судьба князей Оболенских. Князь Владимир Оболенский был убит в своей усадьбе в начале 1918 года; в том же году его старший брат Александр был расстрелян в Петропавловской крепости. Князь Михаил Оболенский был насмерть забит толпой на железнодорожном вокзале в феврале 1918 года. Князь Павел Оболенский, корнет Гусарского полка, был ранен большевиками в июне 1918 года и оставлен умирать, но чудом выжил и бежал в Крым. Княгиня Елена Оболенская была убита в своей усадьбе в ноябре 1918 года, тело ее было сожжено вместе с усадебным домом. Многих Оболенских постигла та же участь, включая семерых членов семьи, сгинувших в сталинских лагерях.

Пока граф Сергей был жив, в доме были под запретом любые разговоры об отъезде, но после его смерти некоторые члены семьи уехали. Его сыновья Борис и Сергей покинули Москву в 1919 году и осели в Западной Европе. Во Франции Борис переменил множество занятий, пытаясь свести концы с концами. Его дочь Татьяна в 1929 году вышла замуж в Женеве за Теодора Карла Фаберже, внука Карла Фаберже, знаменитого основателя ювелирной фирмы. Единственная работа, которую смог найти Теодор, – ремонтировать радиоприемники. Алик Сабуров и Александр Гудович, зятья графа, намеревались некоторое время пожить в Финляндии, но получили известия, что дела там идут не лучше, чем в России. Более того, будучи офицерами, они считали своим долгом остаться.

Павлу была непереносима сама мысль покинуть Россию. Он не был женат, и у него не было детей, о которых бы следовало беспокоиться. В отличие от брата Дмитрия, уехавшего на Северный Кавказ, он никогда не занимал видных постов при старом режиме, из-за чего мог подвергнуться опасности. Его мать не имела намерений уезжать, и Павел чувствовал себя обязанным оставаться с ней. Возможно, важнейшую роль при этом сыграло его отношение к отцу и их общая страсть к русской истории и культуре. Как и отец, Павел верил, что его обязанность – по возможности защитить культурное наследие семьи и страны от революционного разорения. Перед смертью граф Сергей сказал сыну: «Нельзя ничего продавать ради того, чтобы насытить желудок. Рембрандт, Рафаэль, Ван Дейк, Кипренский и Грез – все это должно принадлежать России, не для себя мы их собирали, надо немедленно создавать музей, пока холод и беспорядки не уничтожили всего… У нас нет настоящего, но есть прошлое, и мы должны сохранить его во имя будущего».

Дочери графа Сергея Анна и Мария и помыслить не могли оставить страну в то время, как их мужья томились в Бутырской тюрьме, хотя им не было предъявлено никаких обвинений. Зимой 1918/19 года семейство Шереметевых приложило немало усилий, чтобы вызволить их из заточения. Они даже обратились к А. С. Енукидзе, старому большевику и члену ЦИК, который имел репутацию человека, помогавшего попавшим в жернова большевистской репрессивной машины дворянам. Но Енукидзе оказался не в силах помочь: арестованных держали в качестве заложников на случай покушений на большевиков.

Сабуров и Гудович оставались в Бутырке до июля 1919 года, когда их перевели в концентрационный лагерь в Андрониковом монастыре. Ленин призвал к созданию таких лагерей уже в августе 1918 года (к тому же двумя месяцами ранее призывал Троцкий), и через месяц идея была одобрена Совнаркомом. Официальный декрет обосновывал создание лагерей необходимостью очистить Советскую Республику от классовых врагов «путем изолирования их в концентрационных лагерях». Большевики были не первыми, кто устраивал подобные лагеря. В 1896 году генерал Валериано Вейлер-и-Николау, испанский губернатор на Кубе, устроил первый campos de concentración в рамках своей стратегии подавления антииспанского восстания на острове. В России концентрационные лагеря находились в ведении ВЧК, к 1922 году их было 56 и в них содержалось приблизительно 24 тысячи человек. В 1919 году была создана еще одна система лагерей для принудительных работ, мужских и женских; число заключенных в них к 1922 году достигало 60 тысяч человек.

Сабуров и Гудович оказались в лагере среди многочисленных дворян, включая князя Александра Долгорукого (сына графини Марии Бенкендорф). Заключенных выводили на работы, Долгорукого и Гудовича регулярно посылали на работу вместе, и они сдружились. Ксения Сабурова посещала отца и приносила ему еду и одежду. В августе некоторых заключенных, включая Гудовича, Сабурова и Долгорукого, перевели в Ивановский монастырь. 21 сентября 1919 года их возвратили в Бутырскую тюрьму. Через пять дней Сабуров, Гудович, Долгорукий и еще 26 человек были расстреляны. Причина казни осталась неизвестной. По одной версии их расстреляли, чтобы освободить место в переполненной тюрьме. По другой – в качестве ответа на движение на север армии генерала Деникина, которая к середине сентября находилась в трехстах километрах от Москвы. Третье объяснение заключается в том, что расстрел был акцией возмездия за совершенный анархистами взрыв в Московском комитете большевистской партии, при котором погибли 12 и был ранен 51 человек.

Члены семьи узнали об убийстве очень нескоро. Сначала это были слухи, которые в конечном итоге подтвердил Енукидзе. Вдова последнего царского губернатора сказала Анне Сабуровой, что видела Алика, когда их вели на расстрел. «Передайте моей жене, что спокойно иду на смерть», – сказал он. Анна Сабурова и ее сестра Мария не верили в гибель мужей. В течение многих лет они непрерывно молились, полагая, что те живы и содержатся в секретной тюрьме.