Линии - Рю Мураками

Зазывала скинул свой пиджак и, попивая пиво, улегся рядом с электрообогревателем:

— У тебя, случайно, нет керосинки?

— Не-а.

— А, ну ладно…

Слово «керосинка» живо напомнило Фуми далекое прошлое. Там, в деревушке на берегу Японского моря, где она родилась и выросла, в каждом доме обязательно была керосинка. Обычно ее зажигали в межсезонье, когда с моря начинал дуть пронизывающий ледяной ветер. Помимо всего прочего, такие штуки были и в доме, где собирались покалякать и попить чайку рыбаки со своими женами, а также в здании местного торгового общества, куда сходились, чтобы убить время, оптовые торговцы морепродуктами. Преследуемая налетавшими с моря снежными вихрями, Фуми приходила домой, и ее встречал запах горелого керосина, смешанный с табачной вонью и винными парами, и комом вставал в горле. Помещение не проветривалось, и атмосфера в нем была нездоровая. И хотя Фуми было нечем дышать, она не собиралась уходить из этой комнаты. Ей почему-то казалось, что она просто обязана находиться там. В окно, несмотря на пятна грязи, было видно темно-серое море и размытые очертания надоевших гор. Снежные хлопья липли к стеклу, мгновенно превращаясь в большие капли… Это грязное, немытое стекло отделяло комнату от остального мира: внутри смрадный воздух, испарения и духота, а снаружи — мокрый, тающий снег… В детстве она часто думала о том, как было бы хорошо оказаться между этими двумя мирами… она мечтала превратиться в это стекло, самой стать границей между внутренним и внешним мирами. Но все было напрасно. Иногда у нее бывало ощущение, будто бы она находится на границе между теплом и холодом. Такое случалось, когда она занималась сексом с незнакомым мужчиной. В тот момент, когда после долгих ласк и поцелуев мужчина извергал в нее семя, крепко сжимая ее тело в руках, Фуми испытывала совершенно особые ощущения: ей было холодно, словно она голышом окунулась в снег, и одновременно жарко, словно другая ее часть находилась рядом с раскаленной печкой… или керосинкой. Но ощущение, как правило, длилось недолго и вскоре проходило.

Это не было воспоминаниями в полном смысле слова, скорее имело некую физическую природу и, съежившись, сидело где-то под кожей. Проявления этой внутренней силы Фуми ощущала особенно остро, стоило ей услышать какое-то заветное слово или почувствовать какой-нибудь запах или прикосновение. Таившаяся внутри нее энергия тотчас же вырывалась наружу… Лишь мысли о своей родной деревне на берегу моря пробуждали в ней то, что можно было назвать воспоминаниями. В такие минуты ей казалось, что она находится в огромной комнате, где нет ничего, кроме электрического обогревателя, а все продукты одинаковы на вкус.

Фуми не знала, когда это началось, но с какого-то момента ее жизни она почти перестала различать вкус еды. Если она и помнила еще вкус подслащенного молока, которое пила в детстве, то теперь молоко ничем не отличалось от любой другой жидкости. В раннем возрасте она считала это в порядке вещей и была убеждена, что вся пища на вкус одинакова. Вкус можно рассматривать как простое нервное возбуждение, подобное боли или ощущению холода. Она рассказала об этом первому же человеку, с которым познакомилась, приехав в Токио. Его лицо и имя стерлись из памяти, но она запомнила, что этот человек занимался очень тяжелым трудом: перевозкой каменных плит и стальных конструкций. Он сам подошел к Фуми, когда она, только что сойдя с поезда, собиралась выпить чаю, купленного в автомате напротив дверей вокзала. Они сразу же отправились к нему на квартиру, и Фуми прожила там больше месяца. Однажды они открыли упаковку суши, и Фуми, пережевывая кусок, не заметила характерного кисловатого привкуса. Ее приятель очень удивился, узнав, что никто до сих пор не обращал внимания на этот странный феномен. Фуми объяснила, что до этого она всегда ела одна… Мужчина забеспокоился и сказал: «Тебе лучше обратиться в клинику, потому что это не совсем нормально. Если ты съешь что-нибудь испорченное, все может плохо кончиться».

Фуми выбрала клинику неподалеку от дома ее приятеля, но он посоветовал ей обратиться в более крупное учреждение и дал адрес университетского госпиталя в Синагаве. Но и там ничего не прояснилось. Фуми не раз проходила обследования, и ее медицинские познания в области вкусовых ощущений росли с каждым посещением, так как она была вынуждена присутствовать на многочисленных дискуссиях ученых медиков. Один из врачей сказал ей, что в этом вопросе еще остается много неясного. За вкус отвечают многочисленные рецепторы, расположенные на языке. Они образуют характерные шероховатости на поверхности языка и при попадании в рот пищи начинают раздражаться, а головной мозг обрабатывает поступающие нервные импульсы. В полной мере способностью различать вкус обладает только человек. Существует, правда, множество видов животных, которые могут испытывать схожие ощущения, используя для этого иные органы чувств. Так, у некоторых видов рыб орган вкуса находится на голове или в районе брюшных плавников. Очень чувствительные органы вкуса есть и у насекомых — они располагаются на кончиках их лапок. Согласно последним исследованиям в этой области, кроме человека только пчелы да некоторые виды пресноводных рыб могут различать четыре типа вкуса: сладкий, горький, кислый и соленый. Способность ко вкусовым ощущениям возникает у человека с момента его рождения, но новорожденный сперва различает только сладость и лишь некоторое время спустя все остальное. Также врач заметил, что Фуми — первый случай в его практике. Конечно, у него были пациенты, которые вследствие изменения биохимических процессов в организме испытывали подобные затруднения, но таких было чрезвычайно мало. «Вы знаете, я первый раз сталкиваюсь с подобной проблемой, когда мой пациент жалуется на полное отсутствие вкусовых ощущений», — добавил доктор.

— Кстати, не хочешь сходить за печечкой? — прервал ее размышления зазывала. — Тут только что выбросили керосинку, прямо на углу… Отсюда непонятно, но, кажется, она еще в рабочем состоянии. Давай сбегаем?

— Тебе что, холодно? Парень покачал головой:

— Да нет. Просто я хочу устроить небольшой обряд.

Несмотря на раннее утро, на улице совсем не чувствовалось холода. Воздух казался насыщенным влагой. Небоскребы Ниси-Синдзюку были почти неразличимы из-за поднимавшегося тумана. Зазывала бодро зашагал по направлению к помойке. Вокруг смыкались стены домов, в некоторых окнах горел свет, доносились звуки музыки и обрывки разговоров. Вдруг долетели несколько слов, сказанных на иностранном языке. На каком именно, Фуми не поняла, но догадалась, что это был не английский. «Обязательно надо будет съездить за границу», — подумала она. Фуми очень нравилось рассматривать фотографии в рекламных проспектах туристических агентств, но что действительно творится за пределами Японии, она не имела ни малейшего понятия.

Даже в Токио Фуми чувствовала себя как иностранка. Нет, она никогда больше не вернется в свою деревню на берег Японского моря, у нее еще слишком свежи ощущения холода и грязи. «Нет, лучше уж умереть», — думала она. Перед ней отчетливо предстала картина: снаружи — набухшие дождем и снегом тучи, внутри — удушливая атмосфера комнаты, тяжелый воздух, тошнота. Да, это было то самое замызганное окно, разделяющее мир внутренний и внешний, и она должна была остаться либо по ту, либо по другую его сторону. А вот стать самим стеклом она не могла. Фуми вдруг вспомнила, как она была счастлива, когда купила электрообогреватель. У нее было множество вещей, которых никогда не видели в ее родной деревне. Например, кровать. Или низкий столик, отделанный под тик, тапочки в виде кроликов, подставка под вазу. Ей нравилось окружать себя подобными вещами, ей хотелось их еще и еще… хотелось жить в окружении предметов, одним своим присутствием вызывающих у нее улыбку довольства, улыбку просто так, непонятно от чего. Но все они всё же не обладали абсолютной силой, и, когда в душе у нее вновь возникали воспоминания, вещи оказывались бесполезными. Лопасти вентилятора могли разогнать застоявшийся воздух, но были неспособны убрать стойкий рыбный запах, пропитавший всю деревню…