Николай Кузнецов - Теодор Гладков

На город уже опустились сумерки, когда разведчики встретились в условленном месте.

– По одному, я впереди, пойдем сейчас в один дом, – сказал Николай Иванович, – там меня знают как немецкого офицера; поэтому, если столкнемся, делай вид, что со мной незнаком. Будешь ждать меня на улице; если все в порядке, я выйду на балкон и закурю. Тогда и ты поднимайся, спроси Лидию Ивановну. Она приметная – красивая блондинка. Назовешь ей пароль: «Меня зовут Володя, я от Николая».

Затемненные улицы были тихи и безлюдны. Лишь время от времени мрачное безмолвие нарушали гулкие шаги патрулей. Порой глаза разведчиков ослепляли лучи жандармских фонариков, однако на всем пути к улице Легионов их ни разу не остановили – в это время, еще не слишком позднее, немцы обычно проверяли документы на право хождения по городу лишь у местных жителей, своих не задерживали.

Когда подошли к дому Лисовской, уже наступил комендантский час. Кузнецов поднялся на крыльцо, а Валентин встал за выступом соседнего дома так, чтобы, оставаясь невидимым с улицы, самому видеть балкон. Прошло минут десять. Слева из-за угла послышались тяжелые, размеренные шаги, заплясал по мостовой светло-желтый круг света. Снова патруль. Валентин прижался спиной к стене, стараясь слиться со спасительной темнотой. Когда они шли уверенно по улицам вдвоем – немецкий офицер в сопровождении вооруженного винтовкой солдата, – то являли обычное для оккупированного города зрелище, ни у кого не вызывающее никакого подозрения. Но сейчас совсем другое дело, объяснить патрулю, что он здесь делает один, без пропуска, солдат вспомогательных частей Владимир Крестнов не сумел бы.

Патруль прошел совсем рядом. Семенов почувствовал даже едкий запах солдатских сапог, дешевого табака и казенного белья – неистребимый запах казармы. Ну что же там Грачев?

Наконец скрипнула дверь, и на балконе дома напротив показался человек, без фуражки, в расстегнутом мундире. В руке его то разгорался, то затухал огонек сигареты. Офицер несколько раз глубоко затянулся, потом загасил сигарету о парапет, швырнул окурок вниз и вернулся в комнату.

Значит, все в порядке. Убедившись, что, кроме него, на улице никого нет, Валентин направился к крыльцу. На негромкий стук отворила красивая блондинка. При виде незнакомого солдата спросила удивленно по-немецки:

– Что вам нужно? Вы к господину обер-лейтенанту?

Валентин покачал головой и ответил по-русски:

– Нет, если вы Лидия Ивановна, то я к вам.

– Лидия Ивановна – это я…

– Меня зовут Володя, я от Николая.

На какое-то мгновение Лисовская растерялась, но тут же взяла себя в руки. Конечно, этот парень из отряда пришел не вовремя, когда в доме был Зиберт, но не оставлять же его на улице. Она быстро втянула Валентина в прихожую, предупредила, что в квартире немецкий офицер, велела в случае расспросов выдавать себя за ее племянника из Здолбунова.

В гостиной послышался шум отодвигаемого кресла, и чей-то голос, в котором Семенов никогда не признал бы голоса Кузнецова, недовольно спросил по-немецки, в чем дело. Лисовская сухо ответила, что к ней приехал племянник. Потом она провела Валентина в маленькую комнатку с постелью при кухне, принесла еды и молока. Он поставил в угол винтовку, сунул под матрас пистолет и пару гранат, сбросил с ног сапоги и расположился как дома. Только сейчас Семенов понял, как устал за целый день хождения по городу, полному опасностей, под прикрытием лишь гитлеровской формы и поддельных документов.

Валентин Семенов прожил на квартире Лисовской несколько дней и почти не встречался с хозяйкой. Уходил он по разведывательным делам утром, возвращался часто к ночи и всегда находил на тумбочке возле кровати приготовленный заботливой рукой ужин. Однажды в кухню, где Валентин непринужденно разговаривал с Майей, неожиданно вошел Зиберт. Осмотрев юношу с ног до головы, спросил на ломаном русском языке:

– Ты есть племянник Льели? Карашо… – И ушел. Потом в кухню вбежала взволнованная Лисовская.

– Володя, ты понравился немцу, он хочет, чтобы ты позавтракал с нами. Отказываться нельзя, но будь осторожен, он очень подозрителен, не так слово скажешь, сразу прицепится.

Семенов вошел в столовую, представился, щелкнув каблуками. Обер-лейтенант кивнул ему головой и жестом разрешил присесть к столу. Семенов без аппетита жевал яичницу с ветчиной – каждый кусок словно застревал у него в горле, настолько мало немец, сидевший напротив него за столом, имел общего с хорошо знакомым ему Грачевым, товарищем по отряду.

Перевоплощение было столь разительным, что, когда Зиберт, дождавшись, чтобы Лисовская вышла на кухню за кофе, обратился к Семенову по-русски, тот вздрогнул.

Семенов не понял нотки тревоги, явственно промелькнувшей в интонации Кузнецова:

– Сегодня откроюсь, не могу больше мучить человека.

Кузнецов волновался не зря. Интуитивно он чувствовал, что его признание вызовет у Лидии сильнейшую психологическую реакцию, и не только положительного свойства. Отношения, сложившиеся между работающей на немцев старшей официанткой «Дойчегоффа» и офицером гитлеровской армии Паулем Зибертом, предстанут перед ее глазами в совсем ином свете, как только Лисовская узнает, что этот офицер тоже свой…

Валентин ушел на задание. А Кузнецов еще долго сидел за столом, курил сигарету за сигаретой. Наконец, когда оттягивать объяснение было уже некуда, сказал, стараясь держаться как можно непринужденнее, хотя на душе его скребли кошки:

– Да, Лидия, я совсем забыл, что должен передать вам привет.

Лисовская неприязненно передернула плечами:

– Вы знаете, Пауль, что большинство ваших друзей я терпеть не могу…

Кузнецов улыбнулся.

– Надеюсь, что получить привет от этого человека вам будет приятно. – И, глядя прямо в глаза Лисовской, отчетливо произнес: – Привет от Попова.

Они говорили по-немецки. Но последние три слова обер-лейтенант Зиберт сказал на чистом русском языке.

…Поздним вечером в комнатку Валентина вошла Лидия. Вид у нее был утомленный и подавленный. Присел на табуретку, она тихо спросила:

– Володя, ты знаешь, кто такой Грачев?

– Знаю, – испытывая непонятное смущение, ответил Семенов.

– И когда сюда пришел, уже знал?

– Знал, Лидия Ивановна. Грачев – наш разведчик.

Лисовская недвижимо сидела, обхватив голову обеими ладонями, уткнув локти в колени. Потом встала, почему-то вздохнула грустно, машинально провела рукой по волосам Валентина и, не молвив больше ни слова, тихо вышла.

Утром Николай Иванович спросил Семенова, умеет ли тот кататься на велосипеде. Бывшему студенту института физкультуры вопрос показался даже смешным. Конечно же, он умел. А в чем дело?

– А в том, что я не умею. Будешь меня учить, понял?