Чистодел - Александр Шувалов

Вскоре ко входу в кафе подрулила черная «Волга» казенного вида. Забавный толстячок в светло-серой рубахе-распашонке с ощутимым трудом выбрался с заднего сиденья и захромал к дверям, грузно опираясь на палку.

— Привет! — Влад приподнялся и протянул руку.

— Сколько лет! — Сашка уселся за стол, отставив в сторону правую негнущуюся ногу.

Прошел всего лишь год, между прочим. За это время Скороход стал еще толще. У него наметился третий подбородок.

Черт, а ведь когда-то это был стройный поджарый мужик, лучший бегун из всех, известных Владу. Причем на любые дистанции. Видели бы вы, с какой скоростью он переставлял длинные и мускулистые, сухие, как у оленя, нижние конечности. Никто и никогда не мог угнаться за Скороходом. Отсюда и прозвище, приклеившееся навечно. Хорошо хоть, что у Сашки хватает чувства юмора и он не обижается на это сейчас.

Впрочем, однажды Скорохода все-таки настигли. В его правое колено угодила одна-единственная пуля, разрывная, запрещенная сразу всеми законами, конвенциями и покойной принцессой Дианой. Лично.

Ногу спасти удалось, но толку от этого вышло немного. Нижняя правая конечность категорически отказывалась гнуться, да и опираться на нее при ходьбе особо не стоило.

Начальники оставили Скорохода в кадрах, правда, с живой работы выдернули и пересадили за стол. Он там вполне прижился. Вскоре выяснилось, что мозги у отставного бегуна работают даже гораздо быстрее, чем когда-то ноги. Так он служил, скучал и толстел.

— Чай, кофе?

— Чай, — пропыхтел бывший непревзойденный бегун. — Только без сахара, я на диете.

— Уважаю! Ну, излагай, зачем звал.

— Темка! — Барышня прыгнула мне на шею и прижалась крепко-крепко.

Мы, как пишут в дурных романах, сплелись в объятиях.

— Отпусти, задушишь! — заявила она, отступила на шаг, с интересом оглядела меня с ног до головы и полюбопытствовала: — Ой, а что это мы так покраснели?

Лифчик носить надо, вот что. И вообще. За те пару лет, что мы не виделись, девушка заметно похорошела, сменила духи, а заодно и прическу. Такую, с виду незатейливую, не сделаешь в занюханной парикмахерской на два кресла у рынка.

— Рад тебя видеть, — сказал я и вытер физиономию платком. — Ну и жара!

— Да что ты говоришь! — Дина расхохоталась. — Пошли уже, пропажа. — Она схватила меня за руку и потащила за собой.

— Временные финансовые трудности? — поинтересовался я, загружаясь на заднее сиденье серого уродливого творения узбекского автопрома. — Раньше-то, помнится… — Два года назад моя лихая подруга раскатывала по Москве на японском внедорожнике.

— Скромнее надо быть, сам учил, — заявила она и умело вырулила со стоянки.

— На свою голову, — буркнул я и принялся открывать окошки. — Как в парилке.

— Извини, дорогой, с кондиционером проблемы.

— То есть он просто отсутствует.

— Именно. — Дина выехала на шоссе и прибавила газу. — Так где тебя носило, счастье мое?

— Понимаешь…

— Ладно, приедем, расскажешь. — Барышня обогнала блекло-зеленую «копейку», битком набитую полосатыми здоровенными сумками, и перестроилась в левый ряд. — В цветах и красках.

— Куда едем-то? К тебе на Таганку, в Большой Дровяной? — поинтересовался я.

— В другое место. — Дина прикурила от зажигалки на панели и поинтересовалась: — Пить хочешь?

— Еще как.

— Держи. — Она достала из бардачка полупустую, на удивление прохладную литровую бутылку и протянула мне, не оборачиваясь. — С газом, как ты любишь.

— Мерси. — Я принялся отвинчивать крышечку. — Слушай, а куда подевались знаменитые ма-асковские пробки?

— Так лето же. — Дина стряхнула пепел в окошко. — Ма-асквичи все разъехались, кто в Турцию с Египтом, кто на малую родину — в колхоз. По ягоды, — с удовольствием съязвила потомственная столичная штучка.

— Точно! Забыл. — Я приник к горлышку, сделал несколько жадных глотков и вдруг едва не поперхнулся.

Так уж вышло, что я поймал в зеркале над водительским сиденьем взгляд моей верной подруги, брошенный мельком. Внимательный такой и арктически холодный. То ли показалось мне со страху, то ли… А потому пить я на всякий случай прекратил, зато начал старательно изображать, будто продолжаю.

— Хорошо-то как! — Я наконец-то оторвался от бутылки, перевел дух, щедро плеснул воды на голову, потом умылся и протер грудь в разрезе рубашки.

Потом я опустил руку и принялся незаметно сливать воду на краешек сиденья.

— А ты как поживаешь, любовь моя?

— Нормально, — отозвалась она и выщелкнула окурок на дорогу. — Полный порядок.

— Дел-то много?

— А что?

— Боюсь, появился не вовремя со своими проблемами.

— Твои проблемы — мои проблемы, — с восточным акцентом отозвалась Дина. — Не парься по этому поводу. Во-первых, мы с тобой не чужие…

— А во-вторых?

— А во-вторых, у меня как раз перерыв в работе. Так что я свободна как ветер. — Барышня заехала во двор, лихо припарковалась между «Газелью» и стареньким «Ситроеном» и распорядилась: — На выход с вещами, ловкач!

— Как скажешь. — Я вышел наружу, наклонился, чтобы взять с сиденья сумку.

Тут меня очень даже основательно болтануло и бросила в жар.

— Что такое?

— Ерунда, просто жарко, — бодренько отозвался я и на ватных ногах пошел за ней к подъезду.

В лифте мне окончательно поплохело. Пол под ногами вздыбился, стенка кабины врезалась в спину.

— Попил, называется, водички. — Я бледно улыбнулся, вытер ладонью лоб и спросил: — Чем ты меня угостила?

— Не говори ерунды. — Кабина остановилась на шестом этаже. — Пошли.

Я вышел из лифта и побрел по стеночке. Мы остановились у двери без номера. Нас уже ждали.

Дверь распахнулась. На пороге возник высокий, широченный как шкаф длинноволосый брюнет.

Он приветливо улыбнулся, цепко ухватил меня за шкирку, потянул к себе и заявил:

— Иди сюда, зяблик!

Напрасно он так. Не стоило ему называть меня птичьим именем. Я серьезно расстроился по этому поводу, можно даже сказать, что разозлился. Поэтому слегка уперся. Когда тот рванул посильнее, я сам устремился ему навстречу и из последних сил, со всей пролетарской ненавистью вписался лбом прямо в квадратный подбородок брутального мужчины, послал его на пол, тут же последовал за ним и отключился.

Несколько лет назад я вдруг от нечего делать увлекся китайской народной медициной и даже целых три семестра изучал на курсах язык. «Циши бу жань», — так, кажется, звучит на языке Конфуция и Джеки Чана фраза, означающая: «На самом деле все совсем не так».