Жертвы Сталинграда - Отто Рюле

Утомленный, он повалился на стул и, положив руки на стол, уронил на них голову.

Я молчал. Затем попытался хоть как-нибудь утешить подполковника:

— Никто никогда вас не упрекнет. Вы сделали все возможное, Я сейчас сразу же отправлюсь в путь. Через час уже доложу обо всем корпусному врачу, квартирмейстеру или начальнику штаба.

— Благодарю вас, — со слезами на глазах сказал профессор. — Ко мне пришлите унтер-офицера. Он доложит о результатах ваших переговоров. Сами же отправляйтесь в город, разыщите наши машины и постарайтесь получить какое-нибудь помещение для госпиталя. Самое позднее, завтра утром я должен забрать тяжелораненых и выехать отсюда. Ну, а теперь прощайте.

Он так и сказал: не «до свидания», а «прощайте».

* * *

Схватив пистолет и быстро нацепив каску, я поспешил к товарищам. Мешочек для провизии я пристегнул к ремню. Туда же положил книжку с бланками донесений, шапку, носовой платок, мыло и бритву. Все свои остальные вещи — белье, шерстяное одеяло, плащ-палатку — я поручил привезти потом. Последние письма, полученные из дому, сунул себе в карман. Прощаясь с товарищами, я надеялся на скорую встречу с ними.

Я и унтер-офицер спешно отправились в путь. Миновали следы танков, которые были здесь утром, и вышли на шоссе. На всем пути шоссе было усеяно обломками техники и трупами солдат 6-й армии.

Из-за темноты и тумана ничего не было видно метров за двадцать, зато все звуки слышались, как никогда, отчетливо.

Пройдя по шоссе минут десять, мы вдруг услышали какие-то металлические звуки и приглушенную человеческую речь.

Мы остановились и прислушались. Слава богу, это были немцы!

— Пароль?! — раздался неожиданно чей-то твердый голос.

Из темноты нам навстречу вынырнули три темные фигуры — немецкие солдаты с оружием наперевес.

— Мы из госпиталя в Елшанке, идем на НП корпуса с донесением. Пароля мы не знаем.

Нам поверили. И я, в свою очередь, спросил:

— Что означают эти инженерные работы?

— Здесь будет проходить новый передний край обороны, — ответил мне фельдфебель, который был старшим в патруле.

— Новый передний край? Как же так? Ведь там остались сотни раненых. До полевого госпиталя — буквально пятнадцать минут ходьбы. Ни одна живая душа там и не подозревает, в какой опасности они находятся.

Фельдфебель пожал плечами.

— Очень жаль, но мы ничего изменить не можем.

Мы пошли дальше еще быстрее, и оба скоро вспотели.

Подумать только, наш полевой госпиталь оказался вдруг на ничейной земле! Между двух фронтов! В полосе огня с обеих сторон!

Как только начнется бой, не поможет никакое напоминание о Женевской конвенции. Никакой флаг Красного Креста! Стрелять будут не только красноармейцы, но и немецкие пушки и гаубицы. Крыши землянок загорятся, и раненые погибнут. Снаряды будут разрываться прямо в землянках.

Немцы будут погибать от рук немцев.

Какое безумие!

* * *

В туманной дымке показались контуры силосной башни. Теперь нам нужно свернуть вправо. В этих местах я был всего лишь один раз, да и то белым днем. Я старался правильно сориентироваться, зная, что штаб корпуса находится где-то недалеко от железной дороги и в то же время почти на берегу Волги.

Через час после того, как мы вышли из Елшанки, я уже стоял перед корпусным врачом — пожилым господином. Он по-отечески внимательно выслушал меня, ни разу не перебив. А уж я-то вложил в свой доклад всю душу.

— Я охотно помог бы вам и профессору Купере, — сказал он, — но у меня ничего нет. Автобусы отправили сегодня утром. Они были предназначены для вашего госпиталя. На них вы бы вывезли раненых, которых можно было еще вылечить. Ваш сосед поступил неправильно, не по-товарищески.

Старый человек с погонами полковника на плечах казался невероятно утомленным. Чувствовалось, что он, как и очень многие врачи в те дни, никак не мог увязать все происходящее со своей гуманной профессией.

Я старался не смотреть на полковника.

— Господин полковник, как вы полагаете, квартирмейстер тоже ничем не поможет нам? — спросил я. — Мне поручено разыскать его.

— Подождите минутку, я узнаю, на месте ли он. — С этими словами полковник встал и вышел, прикрыв за собой дверь.

До сих пор мне еще ни разу не приходилось лично беседовать с квартирмейстером. Мне было известно, что это — офицер Генерального штаба, отвечающий за расквартирование войск, за транспорт и подвоз. Интересно, что он за человек? И туг я вдруг вспомнил, что мне рассказывал один офицер о квартирмейстере корпуса.

В этот момент в комнату вошли полковник-врач и молодой еще подполковник с широкими лампасами на брюках.

Это и был квартирмейстер. Я доложил обо всем. По сравнению с врачом подполковник показался мне холодным и сухим человеком. И я не ошибся.

— Что вы хотите со своими тремястами ранеными? У командования хватает и без вас забот. Здесь пропадает целая армия. Все, что может произойти сегодня ночью с вашими ранеными, завтра или послезавтра может случиться со всеми нами.

— Прошу прощения, господин подполковник, но ведь речь идет о раненых, которые долгие месяцы сражались на поле боя. Мы с вами еще можем стоять на ногах, а они беспомощны. Им необходимо помочь. Это наша обязанность.

— Что значит «обязанность», «помощь» в таких условиях? Я уже сказал вам: бессмысленно тащить сейчас этих раненых в город. Мы и так забили все убежища небоеспособными людьми. Кроме того, ваш полевой госпиталь уже более часа находится позади линии обороны. Ни одна немецкая машина не сможет уже попасть в Елшанку. Все!

Подполковник повернулся и вышел.

Все мои усилия оказались напрасными.

Справившись, где мне переночевать, я попрощался с корпусным врачом.

Поведение квартирмейстера возмутило меня до глубины души. Даже если он и прав как военный, то зачем этот цинизм? К сожалению, все высшие офицеры в котле, даже из штаба армии, вели себя крайне цинично. Они во всем руководствовались не человеческими отношениями, а слепым, беспрекословным подчинением приказу, даже если из-за этого бессмысленно гибли люди. Такие говорили «Так точно!» и гнали целые дивизии на убой, вот такие превращали улицы в развалины, а госпитали и лазареты — в передний край обороны.

Мне стало страшно, когда я вспомнил о своих товарищах, которые остались в Елшанке. Что я могу сделать для них?

И я решил послать нашего унтер-офицера обратно в госпиталь, чтобы доложить об обстановке. Быть может, кое-кому все же удастся избежать гибели? Пусть в госпитале знают, что я добрался до центра города и разыскиваю наших.

При свете свечи я набросал несколько фраз на листке бланка для донесений и отдал записку унтер-офицеру.