Тревожная осень - Андрей Дымов

«Впрочем, неудивительно, – подумал Андрей Семенович, – ведь предмет переживаний один и тот же: моя жизнь».

Дымов хотел позвонить Марине, но по телевизору начался фильм про его любимую пару – Симонова и Серову, и домашние сильно удивились бы, если бы он в это время спрятался в ванной и начал звонить. Он и так не мог понять, знает Вера что-нибудь или нет. Она, с ее тактичностью, могла чувствовать что-то и молчать, боясь расстроить его еще больше. В любом случае, он был очень благодарен жене за то, что она не задает вопросов. Вон Германия не выдержала войны на два фронта и потерпела поражение. А у него права на поражение не было.

Андрей Семенович сидел перед телевизором, слушал стихи Симонова, посвященные Серовой, и думал: «Какой смысл был Юрасику надувать меня по второму вопросу? А если он не надувал и говорил правду, сколько мне осталось? Что я точно успею сделать? И, кстати, непонятно, чему вообще их учат в мединститутах. Ведь все знают, первая заповедь врача – не навреди. Так что же он, не мог все сказать в понедельник, а не сегодня? Вот сволочь!»

Видимо, последние слова были произнесены вслух: боковым зрением Андрей Семенович уловил недоуменно-испуганный взгляд жены. И тут же вывернулся из ситуации:

– Слушай, – как бы продолжая свою ругань и обращаясь уже к жене, сказал он, – ну хорошо, разлюбил. Но зачем еще и портить ей жизнь? Зачем делать так, чтобы ей не давали роли в театре? Какими мелочными иногда бывают мужики, причем даже великие.

– И я не понимаю, как он мог так поступить, – согласилась жена.

Пронесло.

«Впредь надо быть аккуратнее», – подумал Андрей Семенович.

Наконец фильм про Симонова закончился. Он сделал пару нейтральных звонков и только после этого набрал Марину:

– Слушай, Мариночка, вот какая со мной произошла сегодня история, – и Дымов в подробностях рассказал о своем визите к Юрасику.

Марина слушала его, не перебивая, что было на нее непохоже.

«К чему бы это?» – еще больше испугался Андрей Семенович.

Он перестал говорить, повисло молчание, а потом Марина взорвалась:

– Слушайте, гребаный доктор наук, что вы ходите ко всякой шелупони? Информирую вас, как хирург, что при удалении простаты автоматически – вы слышите? – автоматически убирают все, подчеркиваю – все лимфоузлы малого таза. Поэтому шлите вашего Юрасика к такой-то матери, – Марина так рассердилась, что почти прокричала эту фразу. – А что касается так называемого «нового метода лечения», вы как инженер должны понимать: если удастся уничтожить ультразвуком раковые клетки, продукты распада останутся. И гулять вам с этим дерьмом внутри всю оставшуюся жизнь. И вы, доктор технических наук, автор ста пятидесяти с гаком работ, считаете это нормальным? Может, вы думаете, что этот вопрос изучен? Да его на вас и хотят изучить. На вас, умный вы наш!

Я вам наглядно объясню, – продолжала Марина. – Представьте себе, что в багажнике вашего автомобиля лежит граната. Ее никто не собирается никуда бросать, и вроде вероятность взрыва близка к нулю. Но вы все равно – слышите меня? – все равно попытаетесь скорее избавить автомобиль от такой «запчасти». А эти суки предлагают вам поместить гранату в ваше собственное тело. Причем неизвестно, когда и при каких условиях она взорвется. Оно вам надо?

– Так я же первый сказал тебе о своих сомнениях насчет этого долбаного метода, – едва не взревел Андрей Семенович.

– Если поняли, что вам предлагают мерзость, зачем еще и на исследование пошли? – парировала Марина. – Слушайте, езжайте во вторник к Юрасику, заберите снимок и на этом прикрывайте знакомство. И не вздумайте дать ни копейки! Нет, давайте-ка я лучше поеду с вами – дам этой сволочи ногой по яйцам. Такой сволочи нельзя позволять размножаться!

«Вроде полегчало, – подумал Андрей Семенович. – Но ведь Юрасик мог увидеть на снимке что-то такое, чего не исправить операцией». Он побоялся спросить об этом у Марины. Поэтому облегчение было шатким. Немножечко отпустило, и все.

Дымов не помнил, как прожил два выходных дня. Все время чувствовал жар, «горел». Попытка сватовства, о которой они договаривались с Шурой-адмиралом, закончилась полным провалом. Дочь долго не хотела никуда идти. Андрей Семенович настаивал, и в конце концов они вышли на улицу, «случайно» столкнулись с адмиральской семьей в полном составе. По сценарию встали поговорить. Нина поскучала рядом с ними минуты две, а потом сказала: «Папа, мне надо в канцелярский магазин. Я сбегаю ненадолго».

Робкую попытку адмиральского сына проводить ее Нина пресекла таким яростно-ледяным взглядом, что стало ясно: сватовство не удалось. Правда, прощаясь, адмирал успел тихо сказать Андрею Семеновичу: «Все равно поженим». Но это больше походило на заклинание, чем на утверждение.

Лишь необходимость доработать статью для институтского сборника, которую, чтобы не подвести издателей, нужно было сдать в понедельник, помогла Андрею Семеновичу пережить выходные: работая, он забывал обо всем.

Дымов выжал из этой необходимости максимум, использовав ее еще и для того, чтобы понаблюдать за самим собой. Как исследователю эксперимент доставлял ему искреннее удовольствие: он обнаружил, что, работая, не чувствует жара. Но стоило заняться какими-то не связанными с работой вещами, будь то еда, разговоры с домашними или просмотр телепрограмм, и жар возвращался, а температура падала ниже тридцати пяти.

Сложнее было по ночам. В первую ночь Андрей Семенович не спал вовсе. В следующую, с субботы на воскресенье, стало понятно, что пытку бессонницей ему не выдержать. Тогда он каждые четыре часа стал принимать по таблетке ивадала. Лекарство помогало забыться на какое-то время – назвать это состояние сном было невозможно.

И вот наступил понедельник. На этот день было запланировано много дел, включая три важных совещания и один не менее ответственный официальный обед.

«Ровно в четыре позвоню Юрасику и прямо спрошу его обо всем, как бы тяжело это ни было, – думал Андрей Семенович, собираясь на работу. – В конце концов, сколько можно задавать вопросы самому себе, не получая ответов? Если будет отнекиваться, прижму. Я умею это делать, когда надо».

С самого утра Дымов с головой погрузился в дела, так что время летело быстро. Лишь иногда он вдруг отвлекался, и сознание мгновенно оккупировала отчаянная мысль: «Может, все бессмысленно?» И всякий раз Андрей Семенович сердито отвечал самому себе: «Типун тебе на язык!»

И вот, наконец, без пяти четыре. «Подождать еще пять минут или позвонить сейчас? Нет, буду ждать. Я же не схватил трубку и не позвонил ему с утра. А тут – пять минут осталось… Ну все, можно звонить».

Юрасик снял трубку мгновенно, словно давно ждал звонка.

– Юрий Иванович, добрый день, как поживаете? – бархатным голосом, будто и не было страшных семидесяти двух часов, спросил Андрей Семенович.

У него даже хватило сил спросить, как Юрасик провел выходные. В ответ он услышал обстоятельный рассказ о загородном пикнике и о том, что надо ловить последние теплые дни на природе. Затем Андрею Семеновичу прочитали лекцию о пользе хождения босыми ногами по росе – причем когда восходит солнце: вода, видите ли, имеет в этот момент особое строение. Дымову очень хотелось сказать, что «строению воды» он мог бы поучить не только Юрасика, но и Юрасиковых учителей. Но это было бы грубостью, а на грубость Андрей Семенович не имел права. Он посмотрел на часы: 16.20. Значит, докторун говорит уже двадцать минут. Андрей Семенович понял свою ошибку. Если бы он позвонил не на городской телефон, за который не надо платить из своего кармана, а на мобильный, эскулап, наверное, был бы лаконичнее. Кто же своим языком будет работать против собственной хрустальной мечты – покупки крутой тачки?