Скандальная история - Дженна Питерсен

Она со стоном повалилась на постель. Понимает ли, он, какую власть над ней имеет? Такой мужчина, имевший, вне всякого сомнения, богатый опыт общения с женщинами, наверняка с первого взгляда, распознал вспыхнувшую в ней страсть, и он не может не знать о том, какую власть над ней получил. Он говорил о капитуляции. И о влюбленности до беспамятства. Ни того, ни другого ей отнюдь не хотелось испытать.

Не хотелось потому, что она видела: именно капитуляции и любви до беспамятства ее отец требовал от ее матери. Отец был таким же, как Доминик. И он тоже, как Доминик, вынужден был жениться не по собственному выбору. Когда любовь ее матери была кстати, он пользовался чувствами жены, чтобы добиться своего. Но он нисколько не тревожился о том, что ранит сердце хрупкой Эльзы Флеминг, появляясь со своими любовницами на людях или исчезая на несколько дней, чтобы предаваться беспутным развлечениям. И его не тревожило, что на плечи его единственной дочери ложилась обязанность утешать свою мать, которую супруг обманывал снова и снова.

Постоянная ложь, ссоры, душевные страдания – все это росло, копилось, гноилось, пока не прорвалось и не вылилось в ужасные события той ночи восемь лет назад. В ушах Кэтрин до сих пор звучал крик матери. Кровь повсюду. И ее собственные рыдания. А потом она долго, очень долго шла в темноте одна, совсем одна…

– Кэт…

Дверь распахнулась, и Доминик вошел в комнату. Она тотчас же села в кровати. Она не должна жить прошлым. Она заставит себя жить по-другому, так, чтобы душераздирающие страдания не стали сутью ее отношений с этим мужчиной – мужчиной, который со временем к ней охладеет, что бы он сейчас ни говорил.

– Боже мой! Надо будет прописать тебе постельный режим… Ты замечательно выглядишь. – Прикрыв за собой дверь, он приблизился к ней с улыбкой.

В следующее мгновение Кэтрин обнаружила, что забыла прикрыться простыней. Доминик же не сводил с нее глаз. Он сделал еще несколько шагов, и она невольно содрогнулась от предвкушения, но все же натянула на себя простыню, которая должна была послужить ей защитой.

– Зря ты меня не разбудил, – пролепетала Кэтрин, потупившись. Немного помедлив, она поднялась с постели, по-прежнему прикрываясь простыней.

Муж остановился, нахмурился.

– Ты, должно быть, сама не своя от усталости, – проговорил он с лукавой улыбкой. – Ты заслужила продолжительный отдых после вчерашнего.

Хотя это и стоило ей огромного усилия воли, а все же она сумела заставить свой голос прозвучать холодно.

– Да, чем скорее мы прибудем в Лэнсинг-Сквер, тем лучше. Так что сейчас ты, надеюсь, простишь меня, если я позвоню своей горничной и начну собираться.

– Мы могли бы остаться здесь еще на одну ночь, – проговорил он негромко. И провел кончиками пальцев по ее обнаженной руке.

Возбуждение разбегалось вслед за его прикосновением, как сноп искр, и желание закрыть глаза и кинуться к нему в объятия стало почти непреодолимым. Почти.

– Нет, – сказала она несколько громче, чем намеревалась. – Нет. Думаю, нам следует немедленно отправиться в путь. Пожалуйста, дай мне возможность одеться.

Он наморщил лоб:

– Хочешь, я помогу тебе?

В памяти ее мгновенно всплыла сцена – как он вчера расчесывал ей волосы. Его прикосновения были так чувственны, так нежны… Нет, нельзя допустить, чтобы такое произошло снова. Тем более что она догадывалась: как только муж сумеет стащить с нее простыню, он сразу же увлечет ее обратно в постель и все начнется сначала. О, какое искушение! И ей придется этому искушению противостоять. Другого выбора у нее нет.

– Нет, спасибо, не надо. – Кэтрин высвободила свою руку и подошла к камину, в котором едва тлел огонь. Глядя на язычки пламени, она постаралась думать только о том, что должна делать, а не отвлекаться на мысли о прикосновениях мужа. – Лучше я все сделаю сама.

Он ничего не ответил. И она рискнула бросить на него украдкой взгляд через плечо. Его глаза уже не были светло-серыми, они стали цвета штормового моря. И не было ни малейшего сомнения: муж раздосадован и обижен ее неуступчивостью.

Сознание вины кольнуло ее в сердце. Вины, которую она попыталась не признавать.

– Я пришлю к тебе горничную, как только спущусь вниз. Если мы выедем через час, то доберемся до Лэнсинг-Сквера до наступления темноты.

Доминик резко развернулся и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь без особой деликатности. Когда он ушел, она сделала два шага по направлению к двери. Ей хотелось только одного – броситься следом за ним и позвать его обратно, чтобы он затушил сжигавшее ее пламя.

Разумеется, поступи она так, это сделало бы ее еще более уязвимой. Нет-нет, конечно же, и речи не могло быть о том, чтобы окликнуть его.

Попытаться сделать вид, что тягостное молчание, царившее в карете, – это всего лишь приятное и непринужденное молчание? О, то был бы подвиг, достойный Геркулеса, а ей, Кэтрин, далеко до мифического героя. Время от времени, желая избавиться от чувства неловкости, она начинала болтать какую-нибудь легкомысленную чепуху, но тотчас же умолкала и мысленно отчитывала себя за несдержанность.

В конце концов, взяв себя в руки, она принялась листать «Морнинг кроникл», газету, которую держала на коленях. К сожалению, этот номер она уже читала четыре дня назад, так что изображать интерес к газете было не так-то просто. Однако выбора не было – ведь муж уже поймал ее один раз на вранье, когда она делала вид, что читает книгу.

Украдкой взглянув на Доминика, Кэтрин заметила, что он смотрит в окно кареты, и вздохнула с облегчением. Первый раз на ее долю выпала недолгая свобода. Да, впервые с того самого мгновения, как они отъехали от гостиницы, она могла вздохнуть свободно.

В какой-то момент муж попытался завязать разговор, и надо признать, что не так-то легко было от этого разговора уклониться. Ведь Доминик Мэллори был не только очень привлекательным мужчиной, пусть и несколько сумрачным. Он неплохо знал историю и литературу, кроме того, обладал живым умом, отчего еще труднее было притворяться, что беседа нисколько ее не занимает. При любых других обстоятельствах Кэтрин сказала бы, что он чрезвычайно приятный попутчик.

Но он являлся ее мужем – и это все меняло. Его замечания часто были «приправлены» весьма соблазнительными двусмысленностями, отчего сердце у нее в груди начинало колотиться как бешеное – ей тотчас же вспоминались наслаждения минувшей ночи. Он, конечно, понимал это и улыбался всякий раз, когда она, возбужденная его словами и его близостью, невольно тянулась к нему. Она действительно тянулась к нему всякий раз, когда вспоминала о его ласках и объятиях.

Увы, как ни отвлекайся, а факт оставался фактом: вчера она желала его, страстно желала. И если бы Кэтрин позволила себе признаться в этом, то следовало бы добавить: даже и сейчас, глядя, как муж сидит у окна и смотрит на пробегающий мимо зимний пейзаж, она желала его.