Елисейские Поля - Ирина Владимировна Одоевцева

поля, на зеленые деревья, на соломенные крыши.

— Как у вас хорошо, Тереза. — Она вздохнула. — Как хорошо.

И снова, как тогда в прихожей, в груди тревожно и радостно зашевелилось предчувствие чего-то.

— Так Жанна выходит замуж?

— Да. Очень хорошая партия. Он сын…

Она не слушала. Сердце стучало легко и взволнованно. Уже скоро… Уже скоро… Но что? Что? Что?..

В саду у калитки ждала Жанна и ее жених.

Жанне было шестнадцать лет. Белое платье в талию доходило до щиколоток. Волосы были завиты болонкой, совсем как у Терезы когда-то.

Значит, через двадцать лет она будет такая же, как мать.

— Тант Мари! — крикнула она, бросаясь на шею мадам Дюкло. — А вот это Пьер, мой жених.

Жених натянуто поклонился. Он показался ей милым, а главное, здоровым.

Тереза права. Он будет хорошим мужем…

Ужинали на террасе. Белые ночные бабочки кружились вокруг лампы и падали на скатерть. Кузен Жак положил себе на тарелку гуся с яблоками.

— Как бедный Гастон любил это блюдо. Вот бы ему хоть кусочек скушать.

Тереза печально опустила глаза:

— Ваш бедный муж…

На минуту все замолчали. Мадам Дюкло смотрела в сад. От бледных цветочных клумб поднимался туман. В разорванных облаках блестели звезды, как серебристые рыбки в рыбачьих сетях.

Кузен Жак тронул ее за локоть.

— Простите. Я огорчил вас, напомнил… — Он указал на Жанну и жениха, сидевших напротив. — Не надо думать о смерти, когда перед вами жизнь.

Мадам Дюкло повернула к нему улыбающееся лицо.

— Да. Счастливая жизнь, — сказала она медленно.

На стене, выкрашенной белой масляной краской, картина «Наполеон под Ватерлоо». Кровать застлана пикейным одеялом. На чистом полу маленький пестрый коврик. В глиняной вазе розы.

Все такое дешевенькое, простое. Как хорошо, что она приехала сюда.

Мадам Дюкло сняла платье через голову. Налила в умывательную чашку воды из большого кувшина. Дверь открылась без стука, вбежала Жанна:

— Я думала, вы еще внизу. Я хотела вам сделать сюрприз. Вам понравилось варенье, я принесла вам еще. Очень вкусно перед сном.

Она поставила блюдечко на ночной столик.

— Ах, какое на вас чудное белье. Шелковое. Можно потрогать? Вы мне дадите на фасон? А мне шьют длинные рубашки из полотна. Скажите, пожалуйста, маме, что таких уже не носят.

Она вдруг высоко подняла платье:

— Вот смотрите. Это секрет. Но вам можно, вы милая. — (Над острыми коленями врезались круглые красные подвязки с огромными бантами и фарфоровыми кошачьими мордами.) — Пьер потихоньку подарил мне. Если бы мама узнала… А отчего у вас не такие?

— Я еще не видела таких красивых. Теперь непременно куплю.

Жанна засмеялась от удовольствия. Мадам Дюкло легла. Жанна подоткнула одеяло, поправила подушку:

— Хорошо так?

Мадам Дюкло увидела совсем близко завитые волосы, веселые черные глаза и веснушки на носу. Ей на минуту показалось, что она снова в институте и это ее подруга Лиза Галкина. Жанна уселась на кровать, накрахмаленные юбки зашумели.

— Чем это вы душитесь, Жанна?..

— Мятным маслом. Мама запрещает покупать духи.

Она прижала худые руки к груди:

— Тант Мари, я хотела вас спросить. Маму нельзя, она рассердится, и она старая, наверно, уже забыла. А вы такая красивая, такая молодая. Скажите, это… Это… Очень страшно? Очень хорошо?..

Мадам Дюкло покачала головой:

— Милая Жанна, я ничего не могу вам сказать. Спросите лучше у мамы. Она, наверное, знает больше меня.

Жанна надулась:

— Вы не хотите сказать, считаете меня девочкой. Но ведь я уже невеста.

— Не обижайтесь. Я правда не знаю.

Но Жанна уже смеялась, теребя розовую ленту на шее.

— Мне все подруги ужасно завидуют. Пьер лучший жених на весь Руан. Я страшно влюблена. Свадьба только в ноябре. Конечно, ждать можно, ждать даже приятно. Но все-таки, — лицо ее стало грустным, она вздохнула, — лучше бы уж поскорее…

И совсем неожиданно для Жанны мадам Дюкло ответила вздохом на ее вздох:

— Да, лучше бы поскорее…

Жанна кормила кур в птичнике.

— Всё.

Она бросила последнюю горсть ячменя и взяла мадам Дюкло под руку.

— А теперь идемте кататься на лодке. Или нет, подождите, — глаза ее лукаво сузились, — я вам что-то покажу.

Она открыла дверь в хлев. Свиньи, лениво хрюкая, стояли у корыта.

— Видите ту жирную, с черным пятном?

— Вижу, ну?

Жанна поднялась на носки и зашептала в самое ухо мадам Дюкло, будто боясь, что свинья услышит.

— Ее сегодня ночью зарежут.

Мадам Дюкло отшатнулась:

— Зарежут? Зачем?

— Как зачем? А окорока?..

Молодой белозубый работник громко захохотал:

— Зачем свинью резать? Видно, что мадам из Парижа.

Было так жарко, что окна на ночь остались открытыми. Душный ветер шумел деревьями. Белые занавески взлетали, как два больших белых крыла, и, долетев до середины комнаты, безжизненно повисали перед окном.

Мадам Дюкло спала, заложив руку за голову. Ей снились запутанные, веселые сны. Она во сне чувствовала, что спит, и улыбалась.

«Как приятно спать, а завтра опять будет веселый день. Как приятно».

И вдруг сквозь легкий шум деревьев, сквозь ночь и веселый сон понесся ужасный предсмертный визг. Она села, сбросила одеяло.

— Что это? Что?

Визг становился все громче, все ужаснее. И только одно было ясно: что это перед смертью.

Она рванулась с постели:

— Убивают! Помогите!

И вспомнила — свинья. Режут свинью… Она зажала уши, уткнулась головой в подушку. Но визг продолжался,

Потом как-то сразу стало тихо, слишком тихо…

Она зажгла свет, взглянула на белые занавески, бившиеся в окне, потянулась за стаканом. Руки не слушались, зубы стучали.

«Убили…»

Она выпила воды, расплескивая ее на коврик. Встала с постели, ступила теплыми босыми ногами на крашеный пол.

«Надо успокоиться».

Ощущение холода прошло по ноге, поднялось выше, подкатилось к самому сердцу. Ей вдруг показалось, что сердце перестало биться.

— Смерть, — прошептала она. — Смерть! — С трудом дошла до постели, легла. — Умираю…

Но сердце отчетливо и громко стучало в левом ухе. Она лежала, долго прислушиваясь к его стуку.

«Это мое сердце стучит. Я еще жива».

Она потушила свет.

«Какая тоска. Ах, какая тоска! Как страшно умирать. Как страшно жить. И зачем я здесь, у этих чужих людей?

Я хочу домой, домой…»

Утром она вышла бледная.

— Плохо спали? — забеспокоился кузен Жак. — Вас тоже проклятая свинья разбудила? Сколько раз говорил этим болванам, чтобы, когда режут свинью, рыло тряпками затыкали.

— Ах, ужасно. — Тереза прижала пухлую руку к голове. — У меня мигрень.

Кофе стыл в большой чашке перед мадам Дюкло.

— Мне очень жаль, — сказала она. — Но мне придется съездить дня на три домой. Там сейчас ремонт.

— Как досадно. А ваш