Источник - Джеймс Миченер

– Я думаю, что именно Париж – ваша родина, – предположил Фолькмар.

– Это земля евреев. – Бородач топнул ногой по камням Акры, Фолькмар засмеялся:

– Насколько мы знаем, это земля итальянцев. И французов. И немцев… – Он помедлил.

– И арабов, – насмешливо добавил еврей. – Похоже, им тут принадлежит больше, чем кому бы то ни было.

– И тем не менее, вы считаете, что ваш дом здесь? – продолжил Фолькмар.

– Да. В Париже мы всю жизнь говорили друг другу: «На следующий год в Иерусалиме». Вот и пришел день, когда я решил приехать.

– Что значит быть евреем? – внезапно спросил Фолькмар.

Красильщик оторвался от работы, вытер руки и подошел к рыцарю.

– Маймонид говорит…

– Кто такой Маймонид?

– Великий мыслитель… в прошлом веке жил тут, в Акре.

– И в Акре жили евреи… тогда?

– Конечно. Маймонид приехал сюда после бегства из Испании.

– Евреи были и в Испании?

– Конечно. После того как их изгнали из Святой земли, они направились в Испанию.

– Кто их изгнал из Святой земли? – спросил Фолькмар. Он знал, что его предки перебили их несчетное количество, но никогда не слышал…

Еврей пропустил этот вопрос мимо ушей и сказал:

– Маймонид составил список из тринадцати примет, по которым можно отличить еврея. Он включает в себя…

– Почему ты все это помнишь? Ты что, священник?

Бородатый еврей посмотрел на рыцаря и улыбнулся. Двести лет род этого крестоносца жил на родине евреев, и, тем не менее, он понятия не имел, что у евреев давно уже нет священников. Еврей не стал отвечать на его вопрос, а вернулся к списку и стал загибать пальцы.

– Еврей верит в Бога. Верит, что тот един, что у него нет физического обличья и что он вечен. Только Богу можно поклоняться, но следует почитать и слова Его пророков. Величайший из них – Моисей, наш Учитель, и законы, полученные им на Синае, пришли прямо от Бога. Еврей повинуется этому закону Моисея. Он верит, что Бог всезнающ и всемогущ. Он верит в воздаяние и в кару – и в этом мире, и в другом. Он верит в приход Мессии, когда восстанут мертвые.

– Во многое из этого я и сам верю, – сказал Фолькмар. – Так в чем же разница?

Еврей помедлил с ответом, глядя на католическую церковь Святых Петра и Андрея. Ему не очень хотелось отвечать – чтобы не обидеть рыцаря, но Фолькмар почувствовал его настроение и сказал:

– Продолжай. Я ведь не священник.

Еврей придвинулся, снова вытер руки и сказал:

– Вы верите в триединство Бога, что в теле Иисуса он обрел человеческую форму, в которой и следует поклоняться Богу. А мы – нет.

Граф Фолькмар инстинктивно отпрянул от еврея. В его присутствии прозвучали богохульные слова, и он с трудом сдержался, чтобы не положить им конец. Сначала он испытал искушение тут же расстаться с этим человеком, покинуть его, но затем и он увидел церковь, в которой они с Музаффаром молились, и ему показалось странным, что христиане должны делить храм с мусульманами, с которыми они воевали не на жизнь, а на смерть, но, возможно, это не относилось к евреям, от которых и пошло христианство. Он подавил настойчивое желание уйти и спросил:

– Почему мы так ненавидим вас, евреев?

– Ибо мы – живое доказательство, что Бог един. И Бог поместил евреев среди вас, чтобы они служили напоминанием об этом.

Дискуссия длилась еще какое-то время, после чего Фолькмар задумчиво пошел к своему помещению в венецианском фондуке. Он нашел Музаффара, и они вместе отправились на совместную молитву, после чего поели в заведении одного итальянца родом из какого-то города рядом с Венецией. Во время трапезы Фолькмар спросил:

– Как мусульмане относятся к евреям?

– Магомет был очень справедлив в своем отношении к ним, – ответил старый торговец, отбрасывая назад свободный конец тюрбана, чтобы тот не мешал ему пить вино. – Ты же, конечно, знаешь, что у Магомета была еврейская жена. – В продолжении разговора было высказано немало истин, полуистин и жемчужин дамасского фольклора. По мнению Музаффара, большинство исламского вероучения было позаимствовано прямо у евреев.

В Акре воцарилась невообразимая жара, и каждое утро Фолькмар говорил: «Сегодня я должен отправляться домой», но каждый раз находил себе оправдания: ему надо обсудить военные вопросы с главами религиозных орденов, его постоянно приглашала девушка-черкешенка, длинные ноги которой так зазывно подрагивали в постели. Он продолжал оставаться в городе, постоянно скрывая от самого себя подлинную причину отсрочки с отъездом: он получал поистине интеллектуальное наслаждение от редких разговоров с евреем у красильных чанов. В то роковое тяжелое лето из всех обитателей Акры, казалось, только этот еврей занят всеобщими проблемами жизни и смерти, величия Бога и низменности человека – и Фолькмар хотел говорить обо всех этих вещах.

– Неужели эти тринадцать правил Маймонида не позволят мне достичь царствия небесного? – однажды спросил он.

– О нет! – искренне вскинулся еврей. – Когда Маймонид жил в Акре, он сказал прямо и ясно: «Бог рядом с каждым, кто обращается к Нему. Его может найти каждый, кто ищет и не отвергает Его».

– Вы более великодушны, чем мы, – заметил Фолькмар.

– Кроме того, в письме к человеку, очень напоминающему вас – нееврею, который любил Бога, – он сказал, что этот человек столь же привержен Богу, как и любой еврей. Он написал: «Если мы ведем свой род от Авраама, то вы – от самого Бога».

– И ты в это веришь? – спросил Фолькмар.

– Я верю, что и вы – возлюбленное дитя Господа, хотя проводите ночи с пизанской шлюхой.

Фолькмару захотелось ударить этого еврея, но тот говорил с такой спокойной уверенностью, что унизить его было бы грехом.

– Откуда ты все это знаешь обо мне? – спросил рыцарь.

– Потому что поинтересовался, кто вы, что беспокоит вас.

– Меня беспокоит Акра, – признался Фолькмар. – Как долго и тебе и мне еще доведется тут быть?

– Недолго, – сказал еврей. – А когда мамелюки ворвутся сюда, – он посмотрел на маленькие каменные ворота, за которыми лежал пустынный караван-сарай, – может, вам и удастся спастись. Но не мне.

– Тогда почему же тебе не покинуть Акру уже сейчас?

– Потому что здесь моя родина, – ответил еврей.

В этот день они больше не вели разговоров, но на следующее утро, когда Фолькмар возвращался из пизанского фондука, еврей заметил:

– И вы, и я – мы оба так по-разному смотрим на смерть, что я подумал – не захотите ли вы ознакомиться с моими манускриптами?

Это был странный вопрос, потому что две части его никак не соответствовали друг другу, но Фолькмар, которому все равно было нечего делать, согласился, и еврей привел его к убогому строению, одному из тех, которых генуэзцы бросили в начале их войны с венецианцами, но неприглядность была только внешняя. Внутри стараниями жены еврея было чистое, уютное жилище, у дальней стены которого покоилось собрание манускриптов, которым даже сегодня практически не было цены. Взяв один из них, бородатый еврей развернул перед Фолькмаром его пергаментные листы, красиво исписанные справа налево не еврейскими, а арабскими буквами. Показав на одну из страниц, еврей сказал: