Черный квадрат - Михаил Липскеров

С последним словом, не внемля голосу Санчо, который предупреждал его, что не с великанами едет он сражаться, а, вне всякого сомнения, с ветряными мельницами, Дон Кихот дал Росинанту шпоры. Он был совершенно уверен, что это великаны, а потому, не обращая внимания на крики оруженосца и не видя, что перед ним, хотя находился совсем близко от мельниц, громко восклицал:

– Стойте, трусливые и подлые твари! Ведь на вас нападает только один рыцарь.

В это время подул легкий ветерок, и, заметив, что огромные крылья мельниц начинают кружиться, Дон Кихот воскликнул:

– Машите, машите руками! Если б у вас их было больше, чем у великана Бриарея, и тогда пришлось бы вам поплатиться!

Сказавши это, он всецело отдался под покровительство госпожи своей Дульсинеи, обратился к ней с мольбою помочь ему выдержать столь тяжкое испытание и, заградившись щитом и пустив Росинанта в галоп, вонзил копье в крыло ближайшей мельницы...

Так давайте же выпьем за возрождение ветряных мельниц!

По булыжной мостовой рю де Моне я добрел до кафе «Три сушеных дрозда».

Сэм Хаванагила уже ждал меня. На нем был сиреневый фрак, сальные джинсы и сальная майка в подсолнухах. На ногах – казаки, а голову украшала шляпа в форме голубой Мэрилин Монро Уорхолла. Сэм чистил пистолет Лепажа, который в конце этой части истории не выстрелит. Это слишком примитивно. Просто, по-моему, «чистить пистолет Лепажа» звучит красиво. А так ли это было или не так – не мне судить, но это было, и всё тут. И пошли все, кто будет искать какую-то логику в событиях, происшедших со мной и другими в этой точке пути от «Черного квадрата». Да и во всей этой истории. Не я ее творю.

Сушеные дрозды играли в бильярд, попивая кальвадос из бильярдных луз.

– Гашиш? – пошутил Сэм риторически.

– Да ни за что! – пошутил я в ответ, затягиваясь. – Кто в кабаке?

– А кто вам нужен? – спросил он, зная ответ.

– Да кто-нибудь, – ответил я лицемерно.

– Есть одна, сидит в отдельном кабинете, пьет лимонад, – заметил Хаванагила. – С нефритовым кольцом, между прочим.

– Она?

– Это не мне судить, Мишель Федорович. Смотрите сами.

Я подошел к кабинету. Дверь в него была заперта. Я постучал. Нет ответа. Я толканул дверь. Мимо кассы. Я потянул дверь на себя. Опять в пролете. Я обернулся к Хаванагиле. Он развел руками. Я вынул из его зубов косяк, высадил его до конца, поимел один их самых крутых приходов и всочился в замочную скважину в дверь кабинета.

Она стояла спиной к столику, лицом ко мне – с бесконечно усталыми от ожидания глазами. И крутила на безымянном пальце левой руки нефритовое кольцо.

Я прижался спиной к двери. Все. Я ее нашел. Я вытащил ее оттуда. (Откуда «оттуда»?) Я медленно подошел к ней, положил руки на плечи и потерся носом о ее нос. К нам подступала Великая Тишина!

И вдруг из замочной скважины раздались гнусавые звуки:

– Гуд бай, май лав, гуд бай...

Этого мне еще не хватало. Чтобы, когда вот уже совсем рядом, в моих руках... после многих лет... губы к губам... какая-то сука грозила концом тому, что еще только-только начинается... Убью гада!

Я убрал руки с ее плеч. Взглядом сказал ей, что сейчас вернусь, только разберусь с этим гнусом, который каркает своим педерастическим голосом о конце того, что еще только-только начинается. Она пыталась остановить меня, цепляясь за рукав, но я уже нырнул в замочную скважину. В таверну.

Таверны не было.

Точнее говоря, было что-то похожее на таверну, но не таверна. Хаванагила за стойкой бармена пальцем показал на столик. За столиком сидела, подперев голову рукой, женщина в темном платье. Перед ней стояла рюмка абсента. Она чем-то напомнила мне ту, которую я оставил в отдельном кабинете таверны. Самое интересное, что нигде не было слышно омерзительного «Гуд бай, май лав, гуд бай». Я попытался вернуться назад, но замочной скважины не было. Я подсел за столик к любительнице абсента. Та – далеко, эта – близко. И она так похожа на Лолиту. Нефритовым кольцом. Шоколадница принесла мне чашку шоколада. Я сделал глоток и улыбнулся любительнице абсента. Она улыбнулась в ответ и подняла рюмку. Контакт налажен. К тому же уж очень она была похожа. Нефритовым кольцом. Мы молча попарляли о том о сем, и я предложил поехать в «Мулен Руж», для которого должен был писать сценарий ревю по рекомендации моего друга, художника-нонконформиста маркизовских кровей. Самого обаятельного в мире калеку. Любимца дам полусвета всего света. Он для радости жизни рисовал афиши ко всем программам «Мулен Руж». Любительница абсента согласилась. Хаванагила вызвал нам фиакр.

– Мулен Руж! – бросил я извозчику.

Путь лежал через Булонский лес. Отовсюду неслись звуки вальса «Сказки венского леса». На одной из полян группа респектабельных буржуа, несмотря на довольно позднее время, приступала к завтраку. Между ними скучала голая дама. Уж очень скучно скучала. Я несколько удивился. Любительница абсента заметила мое удивление и, едва улыбнувшись, спросила:

– Что волнует месье?

– Да вот как-то – обнаженная женщина во время завтрака. Не кажется ли вам, мадемуазель...

– Лолита, – сказала моя попутчица.

– Не кажется ли вам, мадемуазель Лолита, что есть в этом что-то неверильное. Что это несколько мове тон?

– Ну почему же, мсье, мове тон? Что ж тут неверильного, мсье? Кто-то украшает свой завтрак цветами, а кто-то – обнаженными женщинами. Все зависит от субъективного познания красоты. К тому же, – она бросила на меня лукавый взгляд, – возможно, обнаженные женщины вызывают у мужчин аппетит. Вам так не кажется, мсье? – И она влажно улыбнулась. В глазах ее метались резвящиеся бесенята. (Извините за штамп. Не было времени искать свежую метафору. Может быть, потом я ее найду.)

– А может быть, мадемуазель, мы пропустим «Мулен Руж»?

Резвящиеся бесенята мгновенно стали какими-то беспомощными и исчезли в глазных яблоках.

– Отель «Барбизон»! – бросил я извозчику.

Извозчик резко осадил лошадь, с трудом развернул фиакр на узкой рю де Сера и через несколько минут высадил нас у трехэтажного здания в стиле «Гоген». Я расплатился с водителем фиакра, и мы вошли в холл. На маленькой сцене танцевали четыре девушки из антрепризы Дега. За круглым столом с черной голой женщиной на коленях и венком на голове сидел мой старый дружочек Поль. Рядом со столом стояла приземистая корова. Поль в знак приветствия поднял длинный бокал с ликером «Сезанн», отпил, невнятно поморщился, загрыз «Сезанн» соском черной женщины и запил стаканом тут же выдоенного молока приземистой коровы. Потом он бросил на мою даму профессиональный взгляд художника и одобрительно кивнул. Черная женщина укоризненно шлепнула его грудью по щеке.

– Корова, – сказал Поль, показав на корову.

Мы с Лолитой согласились.