Редкая отвага - Дэн Гемайнхарт

– Боже… – прошептал я, и меня стал бить озноб. – Боже, я…

Вдруг из воды вынырнул А-Ки, и его шумный, жадный вдох разрезал жуткую, давящую тишину вокруг.

– А-Ки! – взревел я. – А-Ки!

И зашёлся криком радости, таким диким и громким, какой ещё никогда не вылетал из моей груди.

А-Ки плевался, кашлял и глотал воздух. Я дрыгал ногами, пытаясь замедлить лодку. Он подплыл ко мне, схватился за борт и откинул голову назад, закрыв глаза и открыв рот для сладкого воздуха, дарующего жизнь. Я сжал его в объятиях, стараясь при этом не потопить А-Ки и не отпустить каноэ. Я уж думал, что больше никогда его не увижу. Не знаю, как бы я справился с очередной потерей.

Я бросил плеть на дно лодки, в эту минуту безмерно благодарный судьбе за то, что Эзра Бишоп – жестокий негодяй, стегающий лошадей, а я – вор, укравший плеть, и мы с А-Ки начали толкать каноэ к берегу. Когда ноги стали доставать до дна, мы вытащили нос на твёрдую землю, так, чтобы каноэ точно не унесло течением. Я вовремя заметил, что одно весло уплывает, схватил и бросил в лодку. Второе пропало с концами, но я был очень рад, что мы выбрались целыми из этой передряги и не потеряли ничего, кроме весла.

Мы с А-Ки стояли на берегу, дрожа от холода. Река текла перед нами, ни капли не встревоженная тем, что в ней чуть не произошла трагедия. Я открыл промокшую сумку, всё ещё висевшую у меня на плече. Папин револьвер придётся почистить, зато деньги на месте. Как и нож и полоски вяленой лосятины, которые нам дал с собой Джед Холкомб. Я вытащил коробок со спичками. С него капала вода, и было ясно, что спичкам конец.

– Надо как-то высушиться, – сказал я А-Ки, стуча зубами. – А не то простудимся и помрём из-за этой мокрой одежды.

Я отвернулся от реки и окинул взглядом лес. Он выглядел диким и негостеприимным, но потом я заметил столб дыма.

– Идём, А-Ки, это недалеко, – позвал я и побежал туда.

Мы нашли лесную тропу, которая вилась между деревьями, и пошли по ней вдоль реки, а потом свернули на совсем узкую неровную тропку, ведущую наверх, к тому месту, откуда поднимался дым.

Мы вышли на широкую лужайку и увидели бревенчатую хижину, симпатичную и крепкую, с аккуратным крылечком и запасом дров у боковой стены. Маленький ручеёк бежал мимо неё к реке. За домом я разглядел конюшню и загон, по которому гуляла корова. Она безразлично посмотрела на нас, продолжая мирно жевать жвачку. Красиво это было – хижина на лужайке, горы вдали. Такую картину потом вспоминаешь, когда охватывает тоска по дому, даже если видел её всего раз. Нас с А-Ки трясло от холода, и я очень надеялся, что в этой милой хижине живут такие же милые люди.

Я выжал рубашку прямо на себе и постучал в дверь.

Она тут же распахнулась, и я аж отпрыгнул.

На пороге стоял перепуганный ребёнок. Лет пяти, не больше. Казалось, он вот-вот заплачет.

– Вы врач? – выкрикнул он, переводя взгляд с меня на А-Ки и обратно.

– Врач? – переспросил я. Посмотрел на ошарашенного А-Ки. На себя, промокшего до нитки, дрожащего двенадцатилетнего парнишку. – Нет, малыш. Вовсе нет.

– Ну вот! – взвыл мальчишка.

Он хлюпнул носом, и по щекам у него ручьём потекли слёзы. Плечи тряслись от рыданий.

– Что случилось? – спросил я, шагнув к нему. – Что такое?

Он всхлипнул и поднял на меня взгляд. Вид у него был совсем несчастный.

– Мама, – выдохнул он. – Ей плохо! Моя мамочка умирает!

Что ж. Я не собирался больше смотреть, как мамы умирают. И не стал терять время.

– Где она?

Мальчонка шагнул в сторону. Я поспешно стянул грязные сапоги и зашёл в дом.

– Мама! Мама! – горячо прошептал он. – Смотри, кого я привёл!

Я сделал ещё пару неуверенных шагов, дожидаясь, пока глаза привыкнут к полумраку. А-Ки последовал за мной.

Внутри было уютно. Я разглядел каменный камин, стол, плиту, простую мебель. Пол был хороший, дощатый. Ровный и чистый. В углу виднелась широкая кровать из сосны, а на ней лежала, очевидно, больная мама. Лицо у неё было бледное, глаза тусклые и усталые, а прямые каштановые волосы – мокрые от пота, но всё равно я заметил, что она очень красивая.

Она сощурилась, увидела нас и растерянно наморщила лоб. Ей явно было очень больно, но она устало нам улыбнулась.

– О… – Голос у неё был слабый, но она старалась говорить дружелюбно. – Здравствуйте. Кто… вы?

Я стоял посреди комнаты, тяжело дыша, с моей одежды стекала вода, и я не знал, как ответить на такой вопрос.

– Меня зовут Джозеф, мэм. А это А-Ки. Ваш сын говорит, вам плохо?

– Плохо? – Она поморщилась от боли и выждала несколько секунд. – Это не самое подходящее слово. – Она стиснула зубы и снова сделала паузу. – Понимаете, я жду ребёнка. С минуты на минуту.

– Ребёнка? – нервно и немного с надрывом переспросил я.

В списке того, о чём я не имел представления, помощь при родах стояла бы одной из первых.

– Да. Уже дня два всё никак не рожу. Сегодня утром муж поехал за врачом, и… – Её голос оборвался. Она ахнула, выгнула спину, стиснула зубы и зажмурилась от боли.

– Мама! – закричал мальчик, подбежал к ней и взял за руку.

Я застыл, не зная, как быть. С одежды на пол капала вода. Наверное, нам лучше было выйти и не мешаться? Я повернулся к А-Ки, но он в эту же минуту проскользнул мимо и поспешил к кровати.

Я уставился на него разинув рот.

А-Ки подошёл прямо к несчастной и заговорил с ней тем же голосом, каким обращался к медведице, спокойным и умиротворяющим. Мама и сын растерянно за ним наблюдали. Договорив, А-Ки слегка поклонился роженице.

– Что он сказал? – спросила она.

– Понятия не имею, мэм, – честно признался я.

А-Ки огляделся по сторонам, взял со стола кувшин с водой и тряпку и вернулся к кровати. Он намочил тряпку, выжал и положил бедняжке на лоб.

Она немного расслабилась, закрыла глаза и улыбнулась.

– Спасибо.

В эту же секунду её опять пронзила боль, и она застонала сквозь сжатые зубы. Мальчонка снова заплакал, почти беззвучно – только шумно дышал через нос и по щекам катились слёзы.

А-Ки повернулся ко мне и рявкнул что-то на китайском.

Я помотал головой и пожал плечами.

Он показал на котёл у камина, потом на ведро у двери, и я всё понял. Скоро в котле уже грелась вода. А-Ки собрал все тряпки, полотенца и одеяла, какие нашёл в доме, и положил роженице под спину, чтобы её приподнять.

– Джозеф? – прошептала она, пока А-Ки суетился у огня. – Он знает, что делает?

Я постарался изобразить уверенность, чтобы успокоить ее.