Мозг зомби. Научный подход к поведению ходячих мертвецов - Брэдли Войтек

Звучит запутанно? Тогда почему бы нам не рассмотреть пример? Скажем, в неком странном акте сумасшедшей науки мы вживили электроды в одну из зон моторного планирования в вашем мозге, которая называется передней премоторной корой, и потом отправили вас в зомби-апокалипсис. Пока вы бродили по относительно безопасному лесному заповеднику, вы заметили на земле топор и решили его подобрать. Прямо перед тем, как вы дотянетесь до топора, мы увидим всплеск активности в премоторной коре на наших компьютерных мониторах[28]. Это не должно вас удивлять, учитывая то, что вы узнали из главы 3 о моторном контроле.

Как только вы подняли топор и обернулись, вы замечаете мощного дровосека-зомби, стоящего прямо позади вас. Вы не ожидали его там увидеть, так что он застал вас врасплох. Вы никогда прежде не были так напуганы уникальным сочетанием клетчатой фланели, джинсового комбинезона, чахлой бороды и гниющего лица. По правде, вы так пугаетесь, что просто бросаете топор, который держали, позволяя ему упасть сбоку от вас.

Словно по привычке – ведь он был дровосеком в прошлой жизни – зомби тянется вниз, чтобы подобрать топор, который теперь лежит у его ног. И когда он это делает, мы видим второй всплеск активности тех же клеток в вашем мозге, что были активны, когда вы тянулись за топором всего несколько секунд назад. Второй всплеск скажет нам, что мы следили за зеркальными нейронами. В конце концов, вы-то не двигались. Вы все еще были парализованы страхом.

Остановимся здесь в нашем сценарии. Вы уяснили, как работают зеркальные нейроны. Некоторые ученые утверждают, что они играют важную роль в социальных связях и межличностных взаимодействиях, потому что зеркальные нейроны могут связывать внутренние представления о себе с тем, как мы видим других, – по сути, специалисты утверждают, что эти нейроны являются частью системы мозга, которая связывает и роднит нас с другими: мозговая система эмпатии (см.: Gallese, 2001).

Логика этого утверждения проста. Выстреливая на то же действие (например, дотянуться до топора), когда его производите вы или кто-то еще, зеркальные нейроны должны отражать представление о действии. Как еще я пойму ужас победы над первым ходячим мертвецом, не зная, каково это – победить его самому? Зеркальные нейроны тихо шепчут в нашем мозге, каково это – размахивать топором, водить машину, убегать от зомби.

Конечно, связь между зеркальными нейронами и эмоциями весьма слаба. Это яркий пример проблем, которые возникают из корреляционных исследований. Вы просто не можете определить причинность. Есть много других возможных объяснений того, почему вы видите работу зеркальных нейронов, когда наблюдаете действия, которые не имеют ничего общего со схватыванием понятий о них. Когда на улице теплеет, мы носим меньше одежды. Поэтому мы можем сказать, что есть негативная корреляция между температурой и носимой одеждой. Однако это не значит, что, если потеплеет зимой, вы будете ходить в чем мать родила.

Та же проблема вывода применима и к пониманию зеркальных нейронов (вообще она применима к многим исследованиям с записью фМРТ и электрофизиологических тестов). Только то, что эти два события случаются вместе, не значит, что они связаны, и уж тем более не дает доказательства лежащего в их основе понятия эмпатии. По сути, насколько нам известно, еще надо доказать, что повреждение передней премоторной коры (области, обычно связываемой с зеркальными нейронами у обезьян) у людей приводит к апатическому поведению.

Так что не стоит и говорить, что существует много ученых, которые считают, что связь зеркальных нейронов с эмпатией слегка… переоценена.

И тут получается, что мы заходим в тупик в нашем исследовании мозга зомби. Нейронаука пока не готова полностью объяснить такие сложные переживания, как чувства и эмоции. Не то что она не может этого вообще, но мы еще пока не дошли до этого, хотя и подбираемся ближе.

Эмоции являются предметом рассмотрения и агентом влияния на писателей, поэтов, художников и музыкантов с начала существования человечества. Любовь вдохновляет на сонеты и способна вызвать войну. Страх равно рождает героев и злодеев. Многие исследователи зомби считают, что страх смерти, неопределенности и социальных потрясений – муза, которая вдохновляет жанр зомби.

Но как ученый может измерить нечто столь неизъяснимое, как эмоция? Из-за присущей эмоциям субъективности и трудности достижения научного консенсуса в определении нейронаучное изучение эмоций все еще находится в зародыше спустя более сотни лет исследований.

В 1884 г. отец современной психологии Уильям Джеймс[29] написал основополагающее эссе, которое изменило взгляд ученых на эмоции. Он предложил парадоксальную гипотезу, которую теперь называют «Медведь Уильяма Джеймса»: «Здравый смысл подсказывает… если мы встречаем медведя, мы пугаемся и убегаем… Гипотеза, которую мы здесь защищаем, говорит, что эта последовательность неверна… что более рационально утверждение, что мы чувствуем… страх, потому что дрожим, а не… дрожим, потому что мы… напуганы, как в данном случае. Без телесных состояний после восприятия [медведя] последнее будет чисто когнитивное по форме, бледное, бесцветное, лишенное эмоциональной теплоты. Мы можем увидеть медведя и решить убежать, получить оскорбление и решить, что правомерно ударить в ответ, но мы можем не чувствовать страх или злость» (James, 1884, p. 190). Почему наши тела так реагируют? Почему мы чувствуем себя «напуганными»? Что такое любовь? Иначе говоря, как озаглавлено знаменитое эссе, «Что такое эмоция?».

Чтобы проанализировать эмоцию, мы можем присмотреться к ее выражениям: смеху, слезам, покраснению, дрожи и т. д. Первый, кто серьезно написал о связи мозга и физических проявлений эмоций, был, как это ни любопытно, Чарльз Дарвин в 1872 г.: «На Огненной Земле я видел туземца, который недавно лишился брата и который поочередно то неистово и истерически плакал, то от души смеялся над всем, что его забавляло. Среди цивилизованных народов Европы также существуют значительные различия в отношении частоты плача. Англичане плачут редко, разве только под бременем самого острого горя, в то время как в некоторых частях материка мужчины гораздо легче и обильнее проливают слезы» (Дарвин, 2001, с. 141–142). И еще он заметил, что «при некоторых мозговых заболеваниях… больные проявляют особо выраженную тенденцию к плачу».

Но, вспоминая догадку Джеймса, мы плачем, потому что расстроены, или расстроены, потому что плачем?

Мы знаем, что в некоторых редких случаях определенные душевные расстройства или повреждения головного мозга могут приводить к «патологическому смеху и плачу» (также известному как псевдобульбарный аффект), который заключается в неконтролируемых эмоциональных всплесках, вызываемых относительно незначительными событиями, и может быть или не быть «верным» эмоциональным ответом на ситуацию (например, смех из-за чего-то печального или плач из-за чего-то смешного). Это особенно удивительно, потому что пациенты часто знают, что их ответ выходит за рамки обычного.