На стороне подростка - Франсуаза Дольто

Лекарства ориентированы на тело: побольше железа, магнезии, лития. Молодые чувствуют, что химические реакции ничего не решают и, по сути, ничему помочь не могут.

Слово, которое нужно иметь в виду: линька, мутация – это естественное состояние болезни. Во время линьки нельзя, чтобы все было хорошо. Ситуация нестабильная, и о ней трудно говорить. Линька не может происходить без риска и ломки. Так что нужно понимать отказ подростков принимать предписанные лекарства: если есть шанс быть немножко больным – это лучше, чем не быть вообще. Они даже довольны, что немножко больны физически, потому что тогда они снова становятся как все люди. В период мутации они чувствуют себя отверженными. Опыт других ничему не служит. Смерть другого человека не научит вас умирать, рождение другого не поможет вам родиться. По сути, подростки хотят вылезти из этого сами, без постоянного присутствия кого-то рядом.

Напротив, состояние мутации ставит их в еще бóльшую зависимость от других. И правда, очень жаль, что у подростков не существует другой возможности жить где-нибудь еще, кроме своей семьи.

Африканцы, масаи например, это хорошо понимали, потому что устраивали за пределами деревни лагерь для подростков, для мальчиков (будущих воинов) и девочек вместе.

Самостоятельности детей в латентный период и в подростковый период мутации мешает тревога взрослых. И больше всего та, которая обуревала в этом возрасте самого взрослого, так как он бывает убежден, что ребенок в свою очередь переживает то же самое, и взрослый передает подростку «неспособность», «мучительное состояние».

Девочки более озабочены угрями, чем мальчики.

Чистота кожи выражает у детей их непроговоренное состояние. Экзема может означать желание перемен. Шелушение кожи и неприятие чего-либо означают недостаток чего-то необходимого. Астения может проявиться у ребенка, которого покинула мать, и он перестал ощущать ее запах. У подростковых угрей примерно та же природа. Мне знаком такой случай: мальчик по имени Жан-Пьер в тринадцать лет находился в той стадии пубертатного периода, которая соответствует одиннадцати годам, – мутации голоса не было, волосяной покров не проявлялся. Он говорил мне: «Не понимаю, почему я высокий блондин, а отец у меня маленький брюнет, и мать тоже». На одном из сеансов психотерапии он мне заявил: «…Когда я был маленький, я не был ребенком. Сначала я был собакой». – «Как это, собакой? Собака никогда не смогла бы превратиться в человека. Вы наверняка были маленьким человеком, детенышем человеческого рода». Он помнил, что его принесли в корзине. «Я был собакой. Доказательства? От тепла моего тела растаяла пачка масла, которая была у меня в корзинке». Я встретилась с его отцом. Он и его жена усыновили мальчика, когда ему было четыре года. Они жили в Париже. Летом, чтобы ребенок подышал свежим воздухом, родители оставили его у своих друзей, у которых была ферма. Обратно его отправили, как комнатного пуделя, в корзине. Приемные родители так и не решились открыть ему тайну происхождения. Боялись «потерять лицо». С того момента, когда это перестало быть тайной и отец все рассказал Жан-Пьеру, у него часто стали появляться угри. Жан-Пьер спросил меня, может ли он поговорить об этом со своей приемной матерью. «Она должна это знать».

Эта женщина ответила так: «Смотри, я могу показать тебе мое платье для беременности, твои первые башмачки…»

Жан-Пьер пересказал мне эту сцену и заключил: «Она все еще думает, что я ее ребенок!»

Угри прошли через несколько недель. Сменил кожу, хотя рисковал потерять лицо, как его родители. Собака не пойдет на такой риск.

Каждый второй подросток страдает бессонницей.

Если подросток чем-нибудь занимается, когда не спит, что-то делает ночью, это уже не бессонница. Мало кто это понимает. Но это нормально – желание жить в контрритме именно в этом возрасте. Им хочется жить по ночам. Есть множество радиостанций, которые работают по ночам. Взрослые драматизируют это, вместо того чтобы использовать. «Слушай музыку в наушниках». Непосредственная информация может помочь молодому человеку, который слушает передачи. Мальчик звонит из своей комнаты на студию и говорит по телефону о своих проблемах. Это запоздалые подростки, которые обычно остаются таковыми до двадцати – двадцати одного года. Молодые люди постподросткового возраста, которые сидят дома, кажутся родителям апатичными или непонятными.

Если подросток чем-нибудь занимается, когда не спит, что-то делает ночью, это уже не бессонница. Это нормально – желание жить в контр-ритме именно в этом возрасте. Им хочется жить по ночам.

Юный горожанин с наушниками совершает иное путешествие, нежели тот, кто колесил раньше по дорогам. Он сидит на месте и получает информацию об опыте других. Но это ничего. Это как раз может быть полезно, если его увлечение достаточно сильно. Чтобы воспринимать, нужно этого хотеть, если желания нет, тогда это потерянные годы. Можно надеяться, что желание пробудится. Если же желание пассивно, нет причин, по которым родители, которые хотят видеть рядом только активных людей, удерживали бы подростка рядом с собой. Когда семья многочисленна, нежелательно, чтобы в ней росли юноша или девушка, у которых патогенный подростковый период имеет депрессивную тенденцию. Надо быть осторожным с движением в обратном направлении, с регрессивным развитием.

Отрочество – период преобразований, которые делают человека хрупким и ранимым. Пассивность словесная не есть пассивность желаний. Как избежать домашней тюрьмы?

Отрочество – период преобразований, которые делают человека хрупким и ранимым.

Защитники семейных прав не думают о праве каждого индивида выйти из семьи. Очень часто в ней царит запретительная, давящая атмосфера.

Следовало бы настаивать на роли семьи в раннем, детском возрасте и пошире открыть двери дома в период отрочества – период, когда родители более, чем все другие, бессильны помочь ребенку его пережить.

Подростки с патологией, запаздывающие в развитии, вырастают в семьях, где нет никаких общественных контактов, где живут, замкнувшись на своих интересах. Если у взрослых есть круг друзей, товарищей, подростки не задерживаются на пассивной или агрессивной позиции. Невозможность уйти из семьи превращает молодого человека в мацерированный плод: семья взрывается, словно мать, которую разрывает изнутри ее дитя. Это происходит в семьях, помешанных на семейственности, где нет радости внешнего социального общения, того, что подталкивает ребенка заниматься спортом, интересоваться культурной жизнью и т. д.

Выходом для чувств ребенка являются секты. Их упрекают в том, что они похищают девочек, страдающих анорексией[23] . Но не добровольный ли это киднеппинг?

Зависимость юного существа от какой-нибудь секты в меньшей степени восходит к влиянию группы и в большей – к преступной опеке взрослого, который подменил собой родителей. Не существует ни одной «поглощающей» секты, где бы не правил «людоед», Господин, который играет подавляющую роль. Когда родители обнаруживают след своего ребенка, они уже ничего не могут поделать. Ребенок отталкивает семью, замыкается в секте. Он ведет себя как фанатик.