Исповедь чекиста. Тайная война спецслужб СССР и США - Фёдор Жорин

Напомним, что защита войск от подрывной деятельности спецслужб противника всегда возлагалась на органы военной контрразведки.

Отсюда вытекает третий фактор пребывания советских войск в странах Европы. Войска были одним из основных объектов разведывательно-подрывных устремлений спецслужб противника. Их защита в контрразведывательном аспекте не могла эффективно осуществляться без взаимодействии советской военной контрразведки с местными органами государственной безопасности.

Когда я учился в Высшей Школе КГБ СССР и жил в общежитии для слушателей в Москве, то видел и немцев, и кубинцев, и венгров и др. Сотрудники органов безопасности дружественных стран проходили спецподготовку в СССР. И это естественно. Кто же еще их мог обучать? В середине XX века трудно, невозможно начинать с нуля, когда противник имеет академии…

Моя благосклонная судьба позволила мне познакомиться, работать и приобрести лучших, искренних, настоящих друзей среди коллег — сотрудников службы безопасности ГДР в городах Йена, Вайсенфельс, Наумбург. В этих городах дислоцировались части нашего воинского соединения, которые обслуживались в контрразведывательном отношении особым отделом КГБ, в котором я служил пять лет старшим оперуполномоченным.

За пять лет я по службе не продвинулся, но приобрел достаточные навыки профессионала-контрразведчика. Причиной первого был мой несговорчивый характер. Или, как было записано в характеристике еще после окончания школы военных контрразведчиков № 311, — «в отношениях с товарищами не тактичен». С начальниками своими водку не пил и «сувениры» им не обеспечивал. Я занимался только службой. Отношения со своими у меня были только служебные и товарищеские. С начальниками было хуже. Но как я мог относиться дружественно к тем, кто обманывал в глаза, лгал вышестоящим начальникам, был барахольщиком или под дулом пистолета и с угрозами «отправить мужа в 24 часа из ГДР в Сибирь» насиловал жен офицеров? Правда, последний еще был и сыном маршала СССР! Но у меня была своя личная честь и понятие «советского офицера»!

Ко времени моего появления в ГДР, т. е. к 1970 году, оперативная обстановка в этой стране изменилась. О диверсиях, убийствах солдат и офицеров стало почти не слыхать. Население ГДР говорило: «Мы живем не так роскошно, как в ФРГ. Но зато уверенно и спокойно. Мы социально защищены и ночью ходим по улицам без страха».

Соответственно, в группу войск и военную контрразведку хлынули бывшие партийные функционеры, всегда отличавшиеся стремлением прибарахлиться.

К примеру, за пять лет службы в гарнизоне в Вайсенфельсе поменялось четыре командира и начальника политического отдела. Каждый уезжавший командир ракетной бригады увозил до последнего гвоздя всю мебель из клуба офицеров гарнизона. Каждый начальник политического отдела вычищал «комнату дружбы СССР и ГДР». Мне, как оперработнику со знанием немецкого языка, приходилось почти каждый год объяснять немецким друзьям (местная власть и сотрудники МГБ) о коварстве предыдущего командования и важности создания комфортабельных условий для отдыха офицеров и организации встреч советских офицеров и членов их семей с местным населением в «комнате дружбы».

При этом я восхищался умением немецких друзей сдерживать смех и серьезно разговаривать с новым советским барахольщиком. Нашим командирам и политработникам казалось, что они первые, что до них была пустыня, что немцы не видели еще их подлости. Когда же они уезжали, упаковывая в контейнеры мебель, заработанную солдатами и доставленную немцами в дом офицеров гарнизона, их уже не интересовали последствия этого грабежа. Какое им было дело до того, что думали о них постоянно проживающие в ГДР немцы.

Между строк замечу, что в пехотном полку в Вайсенфельсе сверх срока командовал полковник, известный последнему солдату как законченный алкоголик. Все рассказывали, как анекдот, случай, когда в 10.00 утра он выскочил в трусах из своей квартиры, забрал из рук офицера бутылку пива и жадно ее допил. Офицеры, которые стояли вокруг также по причине необходимости легкого похмелья, молча на все это смотрели, но потом расхохотались до без удержу.

А чего этого командира полка за пьянку не уволили и не отправили во внутренний округ? А потому что, когда приезжали проверки, все заработанное солдатами он без жадности отдавал проверяющим. Теперь подумайте, сколько могли заработать около 5 тыс. солдат на военной инженерной технике под видом учений или оказания помощи немецким друзьям? Кто же из высшего командования, особенно их жен, откажется от такого бесплатного кормильца? При чем здесь боеготовность и честь командира полка?

От таких командиров немногим отличались некоторые руководители органов военной контрразведки. Кто из оперработников видел деньги, предназначенные для оперативных потребностей, оплаты услуг немецкой агентуры? Лично я за пять лет получил от начальников по соответствующей статье только 50 марок. И то после серьезного разговора с таким начальником, будучи секретарем парторганизации особого отдела КГБ.

Обленившиеся, потерявшие профессиональную бдительность руководители советских органов военной контрразведки компенсировали, точнее, скрывали свои недостатки, отсутствие конкретных оперативных материалов простым щеконадуванием, недомолвками и ссылками на невозможность разглашать немецким друзьям высшие советские секреты.

Но какие могут быть секреты на уровне танковой дивизии, танкового или общевойскового полка? Советская военная контрразведка продолжала искать шпионов среди рядовых солдат и младших офицеров, а также кочегаров и немецких граждан, работавших в системе военторгов и мест контактов с советскими военнослужащими. А какие могли быть контакты, если советским военнослужащим, в отличие от американцев, англичан и французов, запрещалось общаться с местным населением?

В свою очередь, сотрудники органов МГБ ГДР говорили между собой: «Русские научили нас азбуке агентурно-оперативной работы. А алгебру и высшую математику мы освоим сами». Но об этом знали только те, кому немецкие коллеги доверяли. Немцы четко соблюдали дисциплину в общении с советскими коллегами. Лишнее, а точнее, правда никому не была нужна. В общем, в начале 1970-х годов каждая сторона знала, на какое взаимодействие она может рассчитывать.

К этому времени советская контрразведка в вооруженных силах существовала за счет авторитета, приобретенного бесстрашными сотрудниками СМЕРШа. Оперативная техника отсутствовала. В особых отделах бригад, дивизий и армии, кроме пистолетов, авторучек и пишущих машинок, ничего не было. Фотоаппараты, необходимые даже рядовому милиционеру в селе, оперативники обязаны были приобретать самостоятельно.

Особистов боялись за их право ходатайства перед командованием об откомандировании офицера из ГСВГ во внутренние округа на территории СССР. Обычно жены офицеров такого не прощали. Дела кончались разводами и таких офицеров в академию не посылали и на высшую должность уже никогда не назначали. А если к этому добавить, что до возведения Берлинской стены жены советских офицеров из Германии свободно ездили во Францию, то об остальном можно только догадываться.

Такой страх был основной причиной агентурного сотрудничества офицеров с военной контрразведкой. Конечно, патриотизм был на первом месте. Куда ни кинь и как не крути, а вокруг воинских гарнизонов проживали люди, которые либо сами воевали против СССР в 1941–1945 гг., либо имели воевавших старших родственников.