Наркомент - Сергей Донской

– А теперь?

– А теперь, как видишь: хлеб, масло, сыр, ветчина и все в этом роде. На большее не рассчитывай – я готовить не люблю и не умею. Если хочешь, занимайся этим сам.

Кажется, это было приглашением остаться, и я с энтузиазмом наполнил стопки коньяком:

– Мы так и не выпили за наше знакомство.

– И за упокой души раба божьего Михаила тоже не выпили.

– Ты его любила?

– Ха! Любила? Разве достаток любят? Его ценят, к нему привыкают, вот и все.

Я состроил понимающее лицо и залпом махнул коньяк. Отчего-то мне не хотелось поминать мордастого Михаила. И не только потому, что я сомневался в его богоугодности.

Марина последовала моему примеру и, морщась, но упорно не закусывая, стала развивать высказанную мысль:

– Без мужа я никто. Пустое место. Квартира, машина, барахло? Все это надо еще сохранить. Пока что бывшие Мишины братки где-то отлеживаются, чтобы их тоже не грохнули, а завтра? К кому они обратятся за деньгами, когда окажутся на мели? К родителям, к знакомым? Нет. Они заявятся прямиком сюда, скажут, что все это, – Марина сделала широкий жест рукой, – нажито их трудами. Нужно делиться, Маринка, скажут они. И придется Маринке продавать все, что у нее есть, потому что помощи ей ждать неоткуда: Миша под Ханом ходил, ты, если в Курганске живешь, эту кличку наверняка слышал. Только нет больше Хана, его еще раньше кокнули. Власть в городе поменялась. И нет у меня больше заступников.

Марина витиевато выругалась и разлила по стопкам остатки коньяка. Прикурила сигарету, выпила. Похоже, до моего появления ей некому было излить душу, и теперь все накипевшее разом выплеснулось наружу. Минуты не прошло после жалобной исповеди, а она уже закрыла лицо руками и явно готовилась пустить слезу.

– Эй! – я тронул ее за плечо. – Не горюй. У меня тоже неприятности, похуже твоих, но я не падаю духом, даже – гляди – улыбаюсь.

– Ты мужчина, – буркнула Марина, посмотрев на меня одним глазом сквозь пальцы. – Тебе положено быть сильным.

– А ты женщина, – напомнил я. – Тебе положено быть изворотливой. Опереди события. Распродай все хоть за полцены и беги.

– Нет. – Она обреченно покачала головой. – Ничего не выйдет. Не приспособленная я к самостоятельной жизни. До перестройки с родителями в Германии жила, отец мой генеральствовал там, пока не турнули. Потом пару лет всей семьей дружно проедали сбережения и отцовскую пенсию, но он после путча взял да и застрелился. Записку его идиотскую до сих пор помню: «Остаюсь коммунистом». Ха! Маму эта выходка добила совсем, ее разбил паралич. А я, генеральская дочка, ничего лучше не придумала, как в шлюхи податься. Самым первым, кто меня снял, оказался Миша. Вот и вся автобиография. Я до сих пор не знаю, куда и как за квартиру платить, веришь?

– Могу дать бесплатную консультацию, – вызвался я.

– Бесполезно. – Марина жалко улыбнулась. – Оставшихся денег мне на месяц хватит, от силы на два. И что потом? Опять на панель идти? Так поздно, не молоденькая уже. Игорь, – ее голос дрогнул, – не бросай меня, а? Я не смогу одна.

– Попробуй только заплакать! – предостерег я, заметив, что на глазах Марины выступили первые слезы. – Терпеть не могу сырости!

– Ладно, – быстро сказала она и приблизила ко мне лицо. – Вот смотри, я не плачу. Я все буду делать так, как ты скажешь. Только не уходи.

– Мне некуда идти, – внезапно признался я.

– Это правда?

– Правда. – Я тяжело вздохнул.

Одну и ту же ситуацию мы с ней рассматривали с противоположных точек зрения.

– Ну и не надо никуда идти! – Марина заметно оживилась. – Ты поможешь мне все распродать, и мы уедем. У меня в Германии остались знакомые, они помогут с визами.

– С твоей стороны не слишком разумно доверяться первому встречному.

– Но ты же не бандит, не убийца?

– Нет, – согласился я и добавил: – Пока.

Марина склонила голову на плечо:

– Кто же ты такой на самом деле?

– В настоящий момент никто.

– А почему?

– Ш-ш. – Я прижал палец к губам. – На сегодня хватит вопросов. Когда придет время, я сам тебе все расскажу, обещаю.

– Хорошо, согласна. Никаких вопросов. Но только при одном условии. Ты должен склонить меня к сожительству. Сам хвастался, что умеешь.

– Так ведь уже! – искренне удивился я.

Марина кокетливо улыбнулась:

– Это не считается. Речь шла о хитрости и ласке, а не о грубой мужской силе.

Кажется, она успела здорово набраться. Эти резкие перепады настроения провоцировались алкоголем, забродившим в ее крови. А у меня слипались глаза. Поэтому меня не пришлось долго уговаривать сменить кухню на спальню.

Первое, что бросилось мне в глаза, это зеркала – на всех стенах, даже на потолке. Покойный Михаил, видать, страдал сложной формой нарциссизма. Когда я освободил Марину от одежды, со всех сторон появились отражения ладно скроенной женской фигуры с коротко остриженной головой. Мне показалось, что ее забавный «ежик» светится в полумраке. Я мог видеть Марину одновременно сзади, спереди, сбоку и даже вверх ногами. Сразу несколько обнаженных блондинок, и я был готов поиметь их всех.

Когда все закончилось, я почувствовал себя таким разбитым, словно и впрямь перепробовал всех. Включая и тех двух, которые пребывали на потолке.

Прежде чем уснуть, я обвился вокруг нее, переплел руки с ее руками, а ноги – с ее ногами. На всякий случай. К любви или нежности это имело самое отдаленное отношение. Это была единственная мера предосторожности, на которую я оказался способен, прежде чем погрузился в забытье.

Когда я проснулся, в комнате было совсем темно, а сквозь щели двери пробивался электрический свет. Марина никуда не делась, преспокойно сопела в две дырочки на соседней подушке. А вот моя безмятежность моментально улетучилась, когда я услышал за дверью приглушенные звуки постороннего присутствия. Набросив на голое тело халат, я вспомнил, что он был позаимствован там же, где я оставил пистолет, – в ванной комнате. Это была непростительная беспечность.

– Марина! – прошептал я, теребя ее за плечо. – Просыпайся.

– А? Что?

– Там кто-то ходит.

Прокравшись к двери голышом, она приоткрыла ее, прислушалась и обернулась ко мне с успокаивающей улыбкой:

– Все в порядке. Это Верунчик.

– Что еще за Верунчик?

– Ну, Верка. Малолетняя стерва, Мишина младшая сестра. Когда цапается с родителями, живет здесь. А цапается она регулярно, со всеми. Характер – не приведи господь.

– И как ты ей меня представишь? – полюбопытствовал я.

– Не ее собачье дело, с кем я сплю, – отрезала Марина. – Я в монашки не записывалась. Ест, пьет за мой счет. Не нравится – пусть проваливает на все четыре стороны, скатертью дорога!.. Ой!