Колизей. «Идущие на смерть» - Александр Гарда

– Слушайте все! – начал Федрина, пытаясь перекричать порывы ветра и суетливо хватаясь за развевающуюся тогу. – Неделю назад произошло ужаснейшее событие, которое потрясло всех нас без исключения. Присутствующий здесь безутешный сенатор Луций Нумиций был вынужден отдать в нашу школу свою дочь, которая опозорила семью, заведя роман с гладиатором! Девушка понесла законное наказание, теперь дело за неблагодарным рабом. В соответствии с римскими законами он приговорен к распятию. («Ну вот, так я и знала», – сквозь зубы зло пробормотала Ахилла, неотрывно наблюдая за суетой, происходившей в дальнем углу двора.) То, что сейчас произойдет, будет назиданием не только моим венаторам и виновнице скандала (он ткнул указующим перстом в сторону задрожавшей Луции), но и гладиаторам «Восточной школы», принадлежащей всаднику Публию Руфу, за которую сражался преступник (вежливый поклон в сторону стоящего рядом сухопарого мужчины в тоге с узкой пурпурной полосой). Запомните, мерзавцы: если кто-нибудь будет застигнут с патрицианкой, его ждет та же участь. Я благодарен сенатору, что он посодействовал мне в том, чтобы казнь проходила в нашей школе. Посмотрите на этого несчастного и даже в мыслях не замышляйте ничего похожего… Сенатор… – поклонился он в сторону своего высокородного спутника.

Тот призывно махнул рукой, и в ворота, чеканя шаг, вошла группа вооруженных до зубов людей, плотным кольцом обступившая едва плетущегося человека, при виде которого Луция зажмурилась и в бессильном гневе сжала кулаки.

– Это он? – едва шевеля губами, спросила Свами, делая вид, что полностью поглощена разворачивающимся действом.

Патрицианка кивнула, стараясь справиться с дрожью, бившей ее тело то ли от холода, то ли от страха перед неизбежным.

Прищурив потемневшие глаза, Ахилла всмотрелась в бредущего к дальнему концу двора мужчину, лицо которого превратилось в сине-бордовую маску. Спотыкавшийся на каждом шагу гладиатор, невзирая на боль от побоев и пронизывающий ветер, старался идти, высоко держа голову, вызывая у немых зрителей восхищение своим мужеством. У кромки поля его уже ждали люди, расступившиеся при приближении конвоя, и тогда все увидели то, что скрывалось за их спинами – лежащий на земле столб с перекладиной, ждущий свою жертву.

Печальная процессия подошла к месту казни. Вперед вышел представитель римского магистрата и, громко крича что-то невнятное, зачитал обвинительное заключение, из которого девушки, стоящие на другом конце довольно обширного двора, улавливали только отдельные слова, но, после речи Федрины, все и так было ясно.

– Не смотри туда, – встревоженно попросила Свами Луцию, ставшую белее тоги своего отца. – Не смотри, пожалуйста!

Но девушка не думала отворачиваться. Наоборот, она до боли в глазах всматривалась в подготовку к казни того, чье биение сердца совсем недавно слышала по ночам. Вот стоящий за спиной осужденного конвоир толкнул едва держащегося на ногах Виктора, и тот упал на колени. Привычные к подобным расправам стражники развязали ему руки, повалили на спину и, сгрудившись вокруг лежащего человека, принялись за свое ужасное дело.

В полнейшей тишине, Луция вслушивалась в каждый стон, доносившийся из дальнего угла двора, где распинали ее мужчину. Если бы ее спросили, любила ли она его, патрицианка расхохоталась над абсурдностью вопроса. На эту авантюру девушку толкнуло самолюбие, любопытство, жажда уязвить Присциллу, пытавшуюся заполучить желанную добычу, но никак не любовь. Почему же тогда в ее груди клокотали бешенство и жажда мести?

– Я его убью, – хрипло пробормотала она в пространство, сжав кулаки.

– Кого? Сенатора? Федрину?

– Я его убью, – повторила римлянка, вонзая ногти в ладони так, что выступила кровь. – Сначала ее, а потом его.

Столб с обреченным на мучительную смерть Виктором взмыл вверх, и муравьи, суетившиеся под ногами распятого, занялись его укреплением. Никто не проронил ни звука, только казненный вдруг открыл затуманенные болью глаза и, собрав последние силы, крикнул:

– Я люблю тебя!

Все поняли, к кому относилось его последнее «прости», и с мрачным осуждением посмотрели на женский строй, в котором возникло небольшое волнение – это одна из венатрисс, выделявшаяся более изысканной, чем у остальных девушек, одеждой, рванулась вперед, но была схвачена железными руками рыжей соседки. Тут же с другой стороны в плечо Луции вцепились сильные пальцы Свами, так что та не могла даже пошевелиться, зажатая с двух сторон гораздо более сильными подругами.

Нарцисс гневно посмотрел на нарушительниц дисциплины, но те уже стояли, словно ничего не произошло, только пальцы нубийки и скифянки впились в тело подавленной отчаянием девушки, оставляя огромные синяки. Но Луция больше не делала попыток совершить непоправимое, понимая тщетность своих усилий.

Участники казни, закончив свое грязное дело, подошли к сенатору. Тот что-то приказал, и двое из них повернули назад, встав на страже около умирающего, а остальные действующие лица, торопясь, покинули дворик, оставив немых статистов на попечение тренеров.

Возникла небольшая пауза. Взгляды мужчин и женщин были прикованы к обнаженному гладиатору, раскинувшему руки навстречу пронизывающему зимнему ветру, треплющему жалкий кусочек ткани, прикрывавший бедра несчастного.

Прозвучала команда, и гладиаторы «Восточной школы», мрачно глядя себе под ноги, строем вышли за ворота, оставив умирающего товарища висеть страшным укором для остолбеневших от произошедшей расправы коллег.

Кроме казни, этот день ничем не отличался от остальных. Только второй завтрак подали немного раньше, сразу после расправы над Виктором. Затем обычный отдых, и девушек, как ни в чем не бывало, погнали на тренировку. Правда, вооруженных охранников в этот раз стояло в три раза больше, чем обычно, да Нарцисс был непривычно тихим и ни разу не назвал своих подопечных «курицами».

Луция выполняла команды, как и остальные охотницы, но ни Ахилла, ни Свами не верили в ее покорность. Нубийке, занимавшей место в первом ряду, было трудно следить за своей соседкой по комнате, и эту обязанность с радостью взяла на себя Корнелия, чье место на плацу было рядом с несчастной девушкой. Прекрасная галлийка от всей души сочувствовала своей новой подруге и была бы счастлива хоть чем-то облегчить ее страдания, но Луция не нуждалась в жалости. Не обращая ни на кого внимания, она с остервенением наносила удары воображаемому врагу, видя перед собой лицо родного отца.

Главное, не смотреть в дальний конец двора, твердила она себе, главное – не смотреть! Пока живы сенатор и Присцилла, она не позволит себе погибнуть. Она просто не сможет умереть! Боги не допустят такой несправедливости. А что будет потом, ей все равно. Она придумает самую страшную казнь для отца и подруги, которую только сможет изобрести человеческий разум, и не побоится воплотить ее в жизнь!

Первое время Нарцисс тоже не спускал с Луции глаз, но девушка дисциплинированно делала все, что требовалось, а за копание в ее мыслях ему не платили, так что он быстро оставил это дурацкое занятие и принялся за рутинные дела.