Шаг за край - Тина Сескис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подземка (тут ее зовут «трубой») — это круто. Эта самая «труба» пропитана потом: свеженьким от перегревшихся конторских мальчиков, стоялым от людей, которым, наверное, приходится мириться с ванными вроде моей, а потому они и не мылись давненько, и густым, глубоко въевшимся, который много дней, месяцев и лет стекал на сиденья, а теперь снова воспарял в этой сумасшедшей жарище. Именно этот, последний, вызывает во мне наибольшее отвращение, так что решаю не садиться, хотя свободные места есть, и хватаюсь за желтый вертикальный поручень; моя рука находится рядом с рукой чернокожей обладательницы маникюрных бабочек на ногтях. Обладательница руки, похоже, взволнована (может, на работу опаздывает): постукивает кончиками пальцев, заставляя бабочек порхать, смотрит на часы на другой руке, слегка притоптывает правой ногой в изящной обуви, словно понукая поезд, чтоб еще быстрее мчался сквозь глубокую черную дыру.
Ищу взглядом интернет–кафе, где можно обновить мое резюме. Надо добавить мой новый адрес и новый номер мобильного телефона, сократить мое новое имя. Расстраиваюсь, что у меня нет доступа к Интернету, и жалею, что в магазине настаивала на самом дешевом мобильнике, надо было послушать того симпатичного продавца, а не вести себя как капризный ребенок. Отсутствие доступа к «Гуглу» воспринимается еще одной утратой, еще одной нехваткой, и я решаю: если удастся найти работу быстро, то непременно разорюсь на ноутбук или какой–нибудь навороченный телефон с Интернетом. «Если б только я могла спросить Бена, он бы знал, что подошло бы мне лучше всего». Обрываю себя. Спросить его я не могу.
Никак не найду интернет–кафе (а я‑то думала, что это будет легко), потому пробую останавливать и расспрашивать людей, но никто не знает, большинству эти кафе до лампочки, у них дома и на работе есть свой проводной Интернет для подключения ко всему белому свету. Перестаю спрашивать и бреду по улицам наудачу, выискивая нескладно, бесцельно, слезы того и гляди опять польют. Вдруг вижу нескольких девиц со спутанными и грязными с виду волосами и кольцами в носу, в коротеньких плиссировках поверх легинсов и в кроссовках, не очень–то хочется, но все же обращаюсь к ним, они по–английски говорят не очень хорошо, зато знают, где такое кафе, и шлют меня обратно к Лестер–сквер.
Сижу за одним из экранов в глубине рабочего зала, полного компьютерных терминалов и роботоподобных людей, и гадаю, что за жизнь ведут они в своем киберпространстве, насколько отличается она от их реальности из крови и плоти. И как это только в последние десятки лет история настолько быстро дошла до создания всего, связанного с человеческим взаимодействием, как это скажется в будущем? Зачем мне даже думать об этом? Мне всегда не нравились интернет–кафе. Начать с того, что само название обманчиво, внутри даже не предпринимаются попытки сделать обстановку приятной, кофе подать некому, а в этом я вообще себя чувствовала как в каком–то научно–фантастическом фильме о светопреставлении. Глухое буханье перекрывает низкое жужжание жестких драйверов и клацанье клавиатур, я вздрагиваю, но, оказывается, бухнула банка «коки», которую кто–то купил в стоящем в углу автомате. Мое резюме содержится в единственном сообщении (помимо всякого спама), которое я получила на свой новый электронный адрес, тот самый, что сама же завела для Кэтрин Браун, еще будучи Эмили. Как–то ночью я не ложилась допоздна, чтобы напечатать резюме, а Бену сказала, что хочу послать несколько писем: одна ложь в ряду многих, сказанных мною ему в последние недели перед побегом. (И подумать только, что до того мы всегда были так открыты, так свободно рассказывали друг другу о чем угодно.) Я отправила резюме прикрепленным файлом от самой себя старой себе самой новой, а потом удалила вордовский файл и отправленное сообщение, очистила корзину и уничтожила все сведения о них. Пара щелчков мышью — как легко избавиться от следов! Я сама себе была ненавистна.
Я поискала какое–нибудь солидное агентство по трудоустройству и нашла одну контору в Холборне, на тот случай, если ничего не выйдет с приятельницей Долорес: эта ниточка не внушала мне доверия, хотя попытаться следовало непременно, Долорес была так настойчива, так старалась помочь мне. Заканчиваю работу над резюме, жму «сохранить», а потом отправляю файл снова себе, чтобы был под рукой. Жму на «печатать» и печатаю десяток копий. Обходится это очень дорого, зато, по крайней мере, какое–то время больше не придется заходить в такое «кафе», а если повезет, то и вообще больше никогда. Слежу за тем, как машина втягивает в себя чистые белые листы бумаги и выдает их заполненными красиво составленной ложью, потом плачу парню на кассе, от которого несет табачищем с травкой и который даже не взглянул на меня, давая сдачу.
Мой «От А до Я» шлет меня по Чаринг — Кросс–роуд, а потом налево в узкую улочку, пропахшую спертым воздухом воздушных кондиционеров и китайской пищей. Уже почти полдень, хочется есть (я теперь, похоже, всегда испытываю голод), но я решаю пойти и покончить с делом, пока я еще не растеряла остатка храбрости. Отыскиваю на улочке нужный мне дом и нужную дверь, солидную, металлическую, с разными звонками с правой стороны. Средняя кнопка гласит: «Мендоса медиа рекрутмент», — должно быть, оно и есть, так что жму ее и жду.
Чувствую, меня пробирает дрожь. Я бросила свою семью. Мое резюме сплошная выдумка. Я переменила имя, профессию, место работы. Представления не имею, как управляться с коммутатором.
— Поднимайтесь, — доносится голос с сильным акцентом, жужжит замок, я толкаю дверь, а она, выясняется, тяжелая. Оказываюсь в обшарпаной прихожей: налево дверь с поблекшей покоробленной вывеской «Смайл телемаркетинг», а прямо передо мной серые крашеные ступени, — по ним и ступаю, поскольку ничего другого не остается. На следующей площадке меня поджидает темноволосая девушка.
— Вы в «ММР»? — спрашивает она, и у меня в голове мелькает мысль: что за странная аббревиатура, которая вызывает легкий укол боли, но я киваю. — Вам назначено?
— Нет… меня приятельница послала, сказала спросить Ракель.
— Лады, как мне вас представить? — спрашивает девушка. Она немного полновата, и юбка с блузкой ей тесны, но мордашка у нее приятная и, по–моему, она моложе, чем кажется.
— Кэт Браун, — произношу уверенно. — Прислала меня Долорес.
— Долорес… какая? — спрашивает она, а я фамилии не знаю, и девушка закатывает глаза, так, слегка, но я замечаю. Она права: я идиотка. Девушка проводит меня в небольшую приемную с некогда бывшим в моде серым диваном и низеньким стеклянным столиком, посредине которого стоит увядающий папоротник. Все это как–то не вяжется у меня со средствами коммуникации, о которых, говоря честно, мне мало что известно. Девушка жестом приглашает садиться, и я послушно сажусь, а она исчезает за дверью позади меня.
Минут через двадцать я готова уйти. Девушка не вернулась, Ракель не появилась, а я сижу тут голодная, взбудораженная, чувствую, что оборачивается это пустой тратой времени. Только я собираюсь встать, как слышу внизу звонок, тяжелый топот по ступенькам и наконец вижу, как на площадку выходит, тяжело дыша, очень крупная женщина. На ней длинное нарядное платье в восточном стиле, кожа отсвечивает апельсином (скорее всего, результат всяческих притираний и солярия), а волосы у нее длинные и белокурые с платиновым отливом — совсем не подходят к раскраске ее лица. Женщина приглашает меня к себе в кабинет, где над столом висит большой обрамленный портрет ее самой, но гораздо более молодой: обычный постановочный снимок, она на нем стройная и красивая, — и я сажусь напротив, скорбя по ее утраченному облику и теряя сочувствие. Изо всех сил гоню из мыслей всякие ассоциации с кукольными зверушками из «Маппет–шоу» и вручаю женщине свое резюме.