Тайна лабиринта. Как была прочитана забытая письменность - Маргалит Фокс

Оставшиеся до стипендии месяцы также позволили Кобер расширить свой лингвистический репертуар. К тому времени она уже освоила много языков, древних и современных: греческий и латинский, французский и немецкий (необходимый набор для классика), а также англосаксонский. В начале 40-х годов она приступила к изучению хеттского, древнеирландского, аккадского, тохарского, шумерского, древнеперсидского, баскского и китайского. В 1942–1945 годах, когда Кобер вела занятия в Бруклине, она раз в неделю ездила на поезде в Нью-Хейвен, в Йельский университет, где брала уроки санскрита. Она понимала, что вряд ли какой-нибудь из этих языков скрывается за знаками на глиняных табличках. Ее намерения становятся ясны из переписки. Кобер вооружается, чтобы “в один прекрасный день они принесли какую-нибудь пользу”.

С целью самообразования Кобер также занималась полевой археологией. Летом 1936 года она участвовала в раскопках в каньоне Чако в американском штате Нью-Мексико, а летом 1939 года работала в Греции. Годы спустя она будет писать о “тоске по Афинам”, вспоминая, как она “карабкалась вверх и вниз по северному склону Акрополя”.

Летом 1946 года Кобер даже успела устроить себе нечто вроде каникул: отправилась с друзьями в автопробег по Западу США и Мексике. В сохранившейся переписке, насчитывающей более тысячи страниц, Кобер лишь дважды делает отступления, не имеющие отношения к работе, причем один раз из двух она мимоходом вспоминает об этой поездке. Впрочем, как следует из ее письма Дэниелу, отправленного из Боулдера (штат Колорадо), она взяла с собой материалы по линейному письму Б.

Кобер стремилась выжать все из свободного времени. Чтобы отдохнуть, она читала детективы или вязала, однако, в отличие от большинства, делала это одновременно.

Стипендиальный год официально начался 1 сентября 1946 года. Алиса Кобер провела первые месяцы, “проясняя для себя фон” – анализируя малоазиатские языки: лидийский, ликийский, хурритский, хаттский, карийский, “остатки некоторых других”. Списки слов многих языков не были опубликованы, и она сделала для них картотеки. “Это неблагодарная работа, и многие ученые не стали бы за нее браться, – писала она той осенью Дэниелу. – Получается, что каждый работающий в этой области должен делать всю работу с начала”. Один лидийский потребовал “около месяца невероятно интенсивной работы”, и это только чтобы сделать картотеку.

Тем не менее отчетливо ощущалась ее радость из-за того, что не нужно преподавать. “Я никогда не имела возможности работать непрерывно так долго, – писала Кобер в декабре в промежуточном отчете Фонду им. Гуггенхайма. – Сейчас мне нужен месяц, чтобы сделать то, для чего раньше потребовался бы год… Очень надеюсь, что результаты моей работы окажутся соответствующими моей благодарности”.

В значительной степени эти результаты зависели от ответа на письмо, которое она отправила месяцем ранее, в ноябре 1946 года. Письмо было адресовано Джону Линтону Майрзу, выдающемуся археологу из Оксфордского университета. Майрз ассистировал Эвансу на раскопках в Кноссе, а после его смерти унаследовал титул эгейского патриарха. К сожалению всех заинтересованных лиц, Майрз также продолжил работу Эванса над линейным письмом Б (он 40 лет отвечал за примечания и прорисовки в публикуемых материалах). Эванс, как пишет Эндрю Робинсон, оставил свои дела в беспорядке. Запланированный второй том Scripta Minoa, посвященный линейному письму Б, при жизни Эванса не вышел. Неблагодарное дело его подготовки свалилось на Майрза, который в середине 40-х годов был уже очень пожилым и больным человеком.

В 1946 году ученые по-прежнему располагали лишь 200 надписями. У Майрза же хранились прорисовки и фотографии более 2 тыс. надписей Эванса: последний решительно заявил, что они останутся недоступными, пока в свет не выйдет Scripta Minoa II. Если бы Кобер могла увидеть их до публикации, ее картотека увеличилась бы почти десятикратно. Но из-за нежелания Эванса упускать контроль над своими материалами (даже после смерти!) надежды на это было мало. 20 ноября 1946 года она пишет:

Отправив письмо, она села с сигаретой и логарифмической линейкой ждать ответа.

К тому времени Алиса Кобер, работая всего с 200 надписями, значительно продвинулась вперед. Тысячи часов, проведенные за перекладыванием карточек, начали давать плоды, и, фрагмент за фрагментом, стала вырисовываться картина. В 1952 году на радио Би-би-си Майкл Вентрис рассказал о шагах, которые делает дешифровщик, проходя сквозь лес символов:

Увы, Вентрис умолчал об Алисе Кобер, которая сделала это первой. В 1945 году она опубликовала первую из трех своих больших статей о линейном письме Б. Вклад Кобер в дешифровку заключается не только в том, что именно она нашла, но и в том, как она это сделала.

Во-первых, она отвергла почти все чужие соображения о линейном письме Б. Наверное, единственное, в чем Кобер не сомневалась, – что линейное письмо Б было слоговым. “Если окажется, что минойские таблички не слоговые, я их съем”, – упоминала она в частной переписке. Во-вторых, она отказывалась рассуждать о языке табличек. В-третьих (это был самый радикальный шаг), она отказалась закреплять фонетические значения за знаками линейного письма Б.