Эд, граф Парижский и король Франции. 882-898 гг. - Эдуард Фавр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во время этого промедления, которое станет для него роковым, Карл III назначил преемником Гозлена на должности епископа Парижского Анскерика[334], человека знатного происхождения, приходившегося родственником Каролингам или во всяком случае последнему их законному отпрыску — Карлу Простоватому; он был братом Теутберта, графа Mo, и его уже призывали на парижскую епископскую кафедру, но вместо него тогда был назначен Гозлен. Анскерик был одним из первых магнатов Западно-Франкского королевства, явившихся к Карлу III, чтобы признать его королем[335]; государь этого не забыл. Император даровал различные дипломы[336] церквям Тура[337], Жероны, Лангра, монастырям Сен-Жермен в Оксере, Сен-Мор-де-Фоссе, аббатству Сен-Жермен-де-Пре[338], которое, конечно, вполне заслужило это, и некоему Гермонду[339]; наконец, он утвердил, по просьбе графа Эда, прекарный договор между монахами Сент-Эньяна в Орлеане — с одной стороны, архиепископом Турским и епископом Орлеанским — с другой[340]. Эти акты позволяют констатировать, что в свите Карла III во время его пребывания под Парижем находились многие магнаты Западно-Франкского королевства, такие как Эммен, епископ Неверский, пришедший, похоже, вместе с самой армией[341], Гейлон, епископ Лангрский, который одним из первых вместе с Анскериком прибыл к Карлу III в 885 г., Теотарий, епископ Жеронский, Адалард, архиепископ Турский, не говоря уже о самом графе Парижском и о многочисленных монахах, прибывших ходатайствовать за свои монастыри.
Но император должен был учитывать и другие интересы, помимо интересов церкви. Коль скоро Гуго Аббат умер, ему надо было найти защитника для Западно-Франкского королевства и дать ему положение, равноценное положению его предшественника. Такой защитник у императора имелся, это был Эд — осада это показала. Но прежде чем рассматривать положение, занять которое его пригласили, посмотрим, каким стал эпилог осады Парижа.
Армии по-прежнему стояли на месте, время уходило без боев, наступила поздняя осень, близилась зима. Вдруг в императорском лагере узнали, что на помощь норманнам, находящимся под Парижем, идет Зигфрид, очень спешно и с большими силами. Узнав об этом, император перепугался и хотел бежать: переговоры, на его взгляд, и так слишком затянулись, он хотел любой ценой договориться и в первые дни ноября заключил договор с позиций побежденного[342]. Он пропускал норманнов в Бургундию, давая им возможность грабить ее всю зиму; чтобы в марте они ушли, он пообещал им семьсот фунтов серебра как выкуп за Париж и как плату за их окончательный уход.
Парижане увидели, что трусость их государя немало обесценила результаты их героического поведения. Их сопротивление, вместо того чтобы спасти если не королевство целиком[343], то по меньшей мере всю его часть, куда еще не проникли норманны[344], пошло на пользу только острову Сите, который после года осады один и остался неприступным. Читатель удивится, почему Карл III позволил норманнам проникнуть так глубоко на территорию Западно-Франкского королевства. Было ли это условием, которое ему навязали? Скорей можно было бы полагать, что Бургундия ранее отказала императору или, может быть, графу Генриху выставить контингент для помощи Парижу[345]. Во всяком случае, в те времена у Парижа были веские претензии к Бургундии, даже к тем ее частям, которые входили в состав Западно-Франкского королевства[346]. Поэтому глубокое возмущение вызвали договор в целом, упущенная возможность разгромить норманнов, предусмотренное и обязательное возвращение этого врага в Париж[347], но не статья об оставлении Бургундии — ведь в те времена раздробленности местный интерес был сильней любого чувства, которое бы смутно напоминало то, что мы называем патриотизмом.