Литературное приложение «МФ» №06, июль 2011 - Журнал «Мир Фантастики»

class="p1">— Эта зима очень тёплая. — Линда присела на посетительский стул. — Вы бывали в Вашингтоне? Когда?

— Давно. — Смит усмехнулся уголком рта. — Вас ещё не было на свете.

Линда многозначительно кашлянула, но не стала скрывать улыбки. Летом ей минуло пятьдесят два года, Смиту же никак не могло быть более сорока пяти.

— Будем считать, что это комплимент. Итак, Джон Смит. Это ваше настоящее имя?

— Смотря что вы имеете в виду под словом «настоящее», — пожал плечами пациент.

— Это имя дали вам при рождении?

— Сомневаюсь, что при рождении мне дали какое-нибудь имя. В любом случае, рассказать об этом было некому, так что пришлось позаботиться о себе самому.

По-английски Смит и вправду говорил безупречно, но не как американец. Некоторые звуки как будто натыкались на невидимую преграду и приобретали жёсткость, свойственную германским языкам центральной Европы. «Германия? Австрия? Швейцария?» — сделала Линда пометки в блокноте. Ей предстояло проверить это, как только она получит запись беседы.

— Вы сирота?

— Родителей я не помню, так что, наверное, да, сирота.

— Где вы родились?

— Точно не скажу, но предполагаю, что на планете Земля.

«Спасибо хоть, что не на Марсе», — улыбнулась про себя Линда.

— Сколько вам лет?

— Семь тысяч пятьсот девятнадцать, — улыбнулся пациент, откидываясь на спинку кровати. — Если верить иудейской Библии.

Линда внимательно посмотрела на него, оценивая ситуацию. Беспечная поза (настолько, насколько позволяли кожаные ремни на запястьях) и лёгкая улыбка выдавали человека, приготовившегося наслаждаться эффектом, который произведёт его откровение. «Нет уж, такого удовольствия я тебе не доставлю, — подумала Линда, механически кивая в улыбающееся лицо пациента. — Зрителей с тебя уже достаточно».

— Вы были первым человеком в Раю? Господь создал вас из глины…

— …а жену — из моего ребра. — Улыбка Смита стала шире и как будто непринуждённее. — Оставим область мифологии. Всё это так же возможно, как и невозможно. Да и рёбра у меня все на месте.

Похоже, поведение и слова Линды доставляли ему удовольствие.

— Значит, вы не помните, где и когда родились?

— Увы, память не бесконечна. Происходит слишком много событий, чтобы они воспроизводились одинаково живо. Человек обычно неплохо помнит то, что происходило с ним в последние три-четыре года, а вот события десятилетней давности, если они не произвели тогда особого впечатления, всплывают уже с трудом.

«Хорошо выкручивается, — уважительно отметила Линда. — Посмотрим, где картина его мира даст трещину».

— Вы ведь понимаете, что ваша долгая жизнь не совсем обычное явление?

— О, безусловно.

— У вас есть какое-то объяснение этому феномену?

— Я как-то по-особому питаюсь энергией Земли и Солнца. Они поддерживают в благоприятном состоянии моё тело и преобразуются в импульсы, которые можно материализовать вовне.

— Каким образом?

— Вылечить человека. Помочь быстрее зажить ушибу, срастись кости. Иногда даже вернуть жизнь, если сердце… Но вы, кажется, меня не слушаете.

— Нет, отчего же? — Продолжая сохранять на лице серьёзность, Линда оторвалась от блокнота, в котором для вида записывала последнюю фразу Смита. — А сломанный ноготь? Вы сможете его поправить?

— А вы осмелитесь протянуть мне руку?

В глазах пациента мелькнул странный огонёк, и Линда почувствовала, как по плечам побежали мурашки. Но не прошло и секунды, как неприятное ощущение отпустило, а Смит вновь принял благодушный вид.

— Не надо героизма. Во-первых, мне понадобился бы обломок ногтя, а вы вряд ли принесли его в кармане. А во-вторых, я при всём желании не могу помочь вам с маникюром в стенах клиники.

— Почему же? — Линда вдруг поймала себя на том, что машинально потирает тыльную сторону ладони, которую уже готова была протянуть Смиту. — Нехватка энергии Солнца и Земли?

— Ваш ноготь может поднять много шума. Пока мной интересуются только две инстанции, но если я начну представлять научный интерес… Это несколько противоречит моим планам. На данный момент пристанище меня вполне устраивает. Здесь куда комфортнее, чем в тюрьме или в научной лаборатории. Да и сбежать отсюда будет гораздо проще.

«Симулянт ты или душевнобольной, но ума тебе явно не занимать», — с чем-то похожим на уважение подумала Линда. «Нелёгкое дело» доктора Альфреда обещало быть интересным.

— Значит, вас изучали?

— Без малого десять лет. И могу вам сказать, что это было одно из самых ужасных десятилетий в моей жизни.

Обведя в кружок «Швейцарию», Линда мысленно похвалила себя и поднялась со стула.

— Что ж, спасибо за беседу, мистер Смит, она была для меня очень познавательна.

— Уже уходите? — насмешливо спросил пациент, приподнимая брови. — Пятиминутного разговора нынче достаточно, чтобы сделать заключение о состоянии больного?

— О нет, мы с вами ещё встретимся. Пока же мне надо подумать над тем, что вы мне рассказали. Не каждый день встречаешься с божьим чудом.

***

Мальчик идёт впереди меня, громко шмыгает носом. Шаг его неровный, он то и дело оступается, дважды чуть не упал.

— Ну, пошёл! — крикнул Саныч, явно жалея, что ему выпало замыкать шествие и он не может ткнуть мальчика дулом в спину. — Вань, отвесь ему с ноги! А то ползёт, как слизняк… Сука.

Мальчик что-то бубнит себе под нос и едва слышно стонет, с трудом сдерживая рыдания. Вспомнилось залитое слезами лицо Буревестника, вышедшего из барака, — что-то невнятное шептали его губы, густые усы колыхались и дрожали, делая писателя похожим на кита.

Таким же неровным шагом дошёл он до коляски и, забравшись в неё, махнул рукой: «Трогай!» Коляска поехала в сторону дома начальника лагеря, а дети уже хлынули в барак, галдя наперебой:

«А про комариков?..»

«А как с лестницы спихивают?»

«А о ночёвках в снегу?..»

«Всё рассказал, братцы», — то и дело слышался усталый ответ, и в этом юном голосе было столько чувства собственного достоинства, что стало даже немного завидно.

Саныч глядел вслед коляске, плотно сжав губы. Сплюнув, чертыхнулся, с ненавистью посмотрел на копошащихся в бараке мальчишек:

«Глаз с него не спускать. С-сучонок…»

И теперь он стоит у задней стены барака — худой, оборванный пацан, чёрт знает какими судьбами занесённый в соловецкую Детколонию, — стоит и воет, захлёбывается соплями, покачивается, судорожно дышит, сжимает кулаки.

— Что, страшно помирать? — Саныч сплюнул жёлтую слюну и злорадно осклабился. — В штаны нассал? Гадёныш! Я б тя дважды расстрелял, сука! Ружья!

Я поднял винтовку, приложил