Шлюпка - Шарлотта Роган

Утром Лизетта заметила какой-то предмет, качавшийся у правого борта. Оказалось, это чепец Ребекки, и я зажмурилась, чтобы, чего доброго, не увидеть в воде саму Ребекку Фрост.

Мэри-Энн в голос расплакалась. Она тоненько всхлипывала, и от ее стонов могло бы разорваться сердце, если бы моя жалость не осталась далеко в прошлом, уступив место четкому осознанию того преимущества, что шлюпка стала на двух человек легче. И вообще, слезами горю не поможешь. На меня накатило такое раздражение, что я уже готова была ее придушить. Миссис Грант, сидевшая через два ряда впереди, пробралась назад, втиснулась между нами и обняла Мэри-Энн. Та хлюпала больше часа — почти две смены откачки воды, а потом затихла и уснула на неподвижном плече миссис Грант, но моей досады от этого не убавилось. Зачем потакать слабостям? Может, другим тоже хотелось привалиться к миссис Грант, только я ее побаивалась и никогда бы не решилась напроситься. У нее к каждому был свой подход, но меня она ни разу не приветила.

Попытаюсь быть объективной. Задним числом могу признаться, что Мэри-Энн задевала во мне какие-то струнки. Она была хрупкой и миловидной. На тонком пальце болтался никчемный золотой ободок с бриллиантом. Сине-фиолетовые ниточки вен на запястье напоминали изящную каллиграфию на белом пергаменте. В иных обстоятельствах мы могли бы стать подругами, но тогда, в шлюпке, я не испытывала к ней сочувствия. Она не умела быть сильной, жизнестойкой, полезной тем, кто стремился выжить.

Мне кажется, та же мысль посещала Ханну и миссис Грант: позже я увидела, как они, склонив друг к дружке головы, с мрачным видом сидели у борта и время от времени косились в сторону Мэри-Энн. О чем у них шла речь — понятия не имею. Лгать не стану, скажу только, что до моего слуха долетело «самых слабых» и «стратегия». Не просите меня это истолковать. Даже сейчас, имея массу времени для раздумий, я не поручусь за их намерения.

Это был первый день без еды. У нас не осталось ни одной галеты, ни одного обрезка рыбы, а когда Харди раздавал питьевую воду, каждый получил по крошечному глотку. Миссис Маккейн во всеуслышание поинтересовалась, не закончилась ли у нас вода, и мистер Харди ответил: нет, не закончилась. Кроме того, он заверил нас, что течи в шлюпке нет, а под банками вода прибывает только потому, что перехлестывает через борт. Я и рада была бы поверить, но не могла. В который раз я заподозрила, что он просто хочет предотвратить панику, но ложь во спасение меня не устраивала. С Генри, кстати, у нас вышла размолвка один-единственный раз: когда он мне внушил, что его родители про меня знают. Еще до замужества я ему сказала: «Разумеется, ты волен сообщать родителям ровно столько, сколько посчитаешь нужным», но, когда у меня на пальце уже было кольцо, мне захотелось узнать истинное положение дел, и тут мы повздорили. В шлюпке у меня возникло сходное желание: точно узнать, что к чему и каковы дальнейшие планы, хотя мистер Харди, скорее всего, не лучше меня мог оценить ситуацию и наши виды на будущее. Он лишь строил догадки, вот и все, но в этом он меня превосходил. Тем не менее мы все считали его виноватым, как будто он знал правду, но скрывал — то ли по собственной прихоти, то ли в наказание за наши грехи.

Мне, как ни странно, понравилось вычерпывать воду. От этого я чувствовала себя полезной, а может, мною двигала чисто женская тяга к наведению порядка. Хоть какое-то занятие — все лучше, чем глазеть на зловеще-черное, пустое море. Орудуя черпаком, я изучала дно шлюпки: высматривала течь, но так и не нашла. Иногда я представляла, что делаю уборку в нашем с Генри несуществующем особняке, который в моем воображении уподоблялся Зимнему дворцу. Перед моим мысленным взором возникала залитая солнцем гостиная, а на самом видном месте — бабушкино канапе в стиле Людовика Пятнадцатого, которое непременно досталось бы мне в качестве приданого, но было — не от хорошей жизни — продано при переезде. Генри любил голубой цвет, поэтому стены я рисовала нежно-голубыми: достаточно голубыми, чтобы сделать приятное Генри, но не бесчувственно-холодными. Генри меня предупреждал, что от его матери, порицавшей наш неравный брак, мы, по всей вероятности, не получим ничего, но я не сомневалась, что рано или поздно добьюсь ее благосклонности.

Аня Робсон браться за черпак отказалась. Ее — единственную — освободили от всех работ. Прижимая к груди малыша Чарли, она сидела с ним на средней скамье, похожая на неподвижную ось гироскопа. Она боялась замочить юбку, которая, пропитавшись соленой водой, не высыхала по нескольку дней. Висевший в воздухе холод усугубляли страх и ветер, мокрая одежда липла к саднящей от соли коже, а как было измерить леденящее кровь ощущение, что мы по какой-то непонятной причине должны сами вершить свою судьбу?

Миссис Грант настаивала, чтобы мы попытались снова поднять парус, но всем уже стало ясно, что под ветром шлюпка будет крениться и зачерпывать бортами воду. Поэтому такой план никто не принял всерьез, но я понимала, что миссис Грант просто ищет какое-то занятие, чтобы не сидеть сложа руки. Ее предложение встретили долгим, угрюмым молчанием, которое в конце концов нарушил мистер Нильссон:

— Тогда надо грести.

Мистер Харди выдавил подобие хриплого смешка и сказал, что мы даже течение перегрести не сумеем, на что мистер Нильссон ответил: «Я не предлагаю идти на веслах до Нью-Йорка, хотя это ближе. Я предлагаю грести обратно, к берегам Англии». И он рассказал, как несколько лет назад двое норвежцев на открытом гоночном скифе пересекли Атлантический океан.

— То специально подготовленные люди! — воскликнул полковник; и в самом деле, из восьми человек, на которых рассчитывал мистер Харди, только Нильссон с полковником знали, как подступиться к веслам.

— Причем на пике спортивной формы, — добавил священник.

— Тогда, вероятно, остается только дрейфовать в сторону гибели, — сказал мистер Нильссон, и по зрелом размышлении Харди с ним согласился.

— Может, нам еще встретится какой-нибудь пароход, — сказал он, вселив в меня надежду, но тут же добавил: — А может, и не встретится.

Он пояснил, что «Императрицу Александру», скорее всего, отнесло далеко от судоходных путей, а океанских судов стало меньше по причине военных действий — потому-то нас до сих пор и не спасли.

Полковник на пару с мистером Нильссоном взялся обучать нас гребле, но многие женщины, а с ними и старичок, Майкл Тернер, оказались слишком слабы или просто не способны к этому делу. Взявшись за весла, мы приободрились: шлюпка, подгоняемая ветром, разрезала воду, а до этого мы лишь боролись с превосходящей мощью стихии, чтобы удержать равновесие. Но даже те, кто вызвался грести, быстро выдыхались. Через десять минут весло полковника выскользнуло из уключины и упало в воду; нам пришлось тратить драгоценные силы, чтобы его выловить. Полковник, мистер Нильссон и миссис Грант смогли продержаться отведенный час, но большинство сбивалось с ритма после первых же гребков. Хотя мистер Харди нарезал из одеяла специальные обмотки, ладони у нас покрылись мозолями, и я, передав весло мистеру Престону, опустила руку за борт, понадеявшись ее охладить. Но я не учла, что соль разъедает ссадины, и тут же выдернула руку из воды; с того момента, как «Императрицу Александру» поглотили волны, я ни разу не была так близка к слезам.