Черная кровь - Ник Перумов

Небывало редко случалось в роду подобное. Крепко помнили люди историю с сыном Лара, и гнев Матери-Земли. И так же крепко считались родством.

Потому и ужаснулись люди, узнав, что случилось и глядели теперь на Таши с еще большим ужасом, чем в те времена, когда считали его мангасом. Недаром же Ромар велел Таши скрыться с глаз долой, не гневить понапрасну встревоженный род.

С дозором Таши не пошел, но и Ромара не посмел ослушаться – из селения убрался. Понимал, что вся надежда на старика. Тот видывал на веку больше, чем десяток таких как Таши; может и сумеет выручить. Ведь и в самом деле, дальние они родственники с Уникой, что кукушка с жаворонком, она его тоже братцем зовет.

Разумеется, далеко Таши не уходил. Ныло, болело внутри – словно бревном неподъемным хватило. На месте не усидишь, рыщешь, точно голодный волк-одиночка. Запасшись луком и стрелами, прихватив какой ни есть еды – на всякий случай, вдруг бежать придется – Таши затаился в зарослях пожухшего орляка, там, где еще недавно сбегал, посверкивая, с прибрежных холмов узкий ручеек. Как на ладони, парень видел частокол, что окружал поселок, ворота – и до блеска вытоптанную площадку перед ними. Просторная площадка, куда больше той, что перед жилищем Бойши, где стоит Столп Предков и собираются старшие охотники, когда нужно решить что-то всем вместе.

На Смертный Суд мог прийти любой из родичей. Другое дело, что говорить могли лишь те из мужчин, что уже женаты и имеют потомство. На мгновение Таши порадовался, что, по крайней мере, Тейко рта раскрыть не дадут. А если попробует свое кричать – вмиг заставят примолкнуть. Высоким правом судить в роду владели лишь девять человек. Пятеро старейшин, главы семей, Бойша, как вождь, Матхи, как шаман, Ромар, как… как Ромар, и девятый – мастер Стакн. Да, и еще могла говорить – но не выносить решение – самая старая из матерей, последний отголосок былой власти йог.

Как они решат? Что присудят? – терзался Таши, грызя кулак. В который раз он пытался угадать, что в мыслях у того или другого из стариков, что вольны обречь на смерть Унику.

Ромар… ну, с этим ясно. Костьми ляжет, чтобы выгородить любимицу.

Да только хватит ли его слова? Не всем по нраву колдун Ромар; может статься, прекословить начнут только лишь потому, что ОН это сказал.

Стакн. Мягкий он, добрый, хороший, не то что камни его. Великий искусник. Сам без жены остался – девушки той семьи, к которой мог свататься, по сердцу не пришлись, и мягкий Стакн проявил твердость.

Говорят, сохнул в молодости мастер по красавице из своей семьи, потому и ходит в бобылях. Если это правда, то сейчас Стакн безразличен не будет, вот только что ему больная память подскажет: защитить того, кто посмел пойти против жестокого закона или же покарать? Вразуми мудрый Лар мастера на доброе решение!

Муха. Странный он, этот Муха, щупленький, кажется – одним пальцем свалишь; ан нет. Худой, да жилистый; покрепче иных, у кого плечи в ворота не сразу проходят. Семья его издавна рекой живет, лучшие рыбаки все родом оттуда. И Муха – главный. Реку любит – не сказать как. Головой не больно-то светел, а все до единого рыбьи хитрости да ухоронки знает. Муха мужик не злой, прошлой осенью за Таши заступался, но последние дни ходит мрачный как туча – обмелела Великая, ушла вода… что-то дальше будет. Ох, не оберешься беды с Мухой, коли обиду за реку начнет на Унике отыгрывать.

Туран. Из нижнего селения. Упорный и упрямый как сам Лар-прародитель.

И крепко за старину держится. Зачем, почему, отчего – не важно. Обычай – и все тут. Жестокий человек Туран. Если роду надо – значит надо. С этим все ясно, пощады ждать нечего, будь ему хоть родной сын.

Бараг. Его семья большей частью в дальнем выселке обитает, возле горных лесов. Говорят, они с великанами дело частенько имеют… Хитер Бараг, тороват – но, вроде б, не злой.

Свиол. Этот в пахотных делах сведущ. Его семья, пожалуй, самая многочисленная в роду. А вот охотники их подкачали. Тейко, правда, из ихних будет… Вот этот уж точно не пощадит. Таши вздрогнул.

И, из старейшин последний – Лат. Таши досадливо сморщился, вспомнив главу своей семьи. Вообще-то полагалось бы Лату сидеть выше прочих старейшин – потому что из этой семьи вышел нынешний вождь, Бойша. Власть Старшего в семье велика, иные и вождями помыкать умели – да только Лат не таков. В рот Бойше смотрит, слова поперек не скажет. И на советах всегда молчит – до тех пор, пока вождь слово не изронит. Лата уж и спрашивать перестали. Зачем? Бойшу они и сами услышать могут.

Матхи, шаман. От него-то, понимал Таши, более всего зависит – что станет с Уникой. Ловок шаман. Говорить красно умеет. Слова плетет – что искусный мастер Стакн желвак кремня обкалывает. Каждое слово – по месту. С одной стороны, обязан шаман закон поддерживать, обычай блюсти, потому что кому ж, как не ему, знать, что предков да Мать разгневать может, а что нет. И умен Матхи, и хитер, даром что слепец. Может так дело повернуть, что люди Унику тут же начнут камнями забрасывать… чтобы потом на них же бездыханное тело спалить. А может – и так, чтобы оправдали. Велика власть шамана. Он волю предков толкует.

Ну и остался последний. Бойша, вождь. Хороший вождь… и к Таши по-людски относится. На испытании душой болел за него. Девчонку специально выбрал, чтобы попригожее… Старался для Таши, а тот ему одну неприятность за другой. Как ни поверни, а сегодня Бойше тяжко придется… Вождь обычаями повязан еще больше чем шаман. И воины посильнее его найдутся, и охотники поудачливее, а уж на реке Мухе и вовсе равных нет. И если сам вождь древний закон отринет… что ж будет тогда?

Таши лежал, наблюдая, как народ течет через ворота, торопясь занять места вокруг судилища. Сам суд увидят едва ли несколько десятков; услышит, наверное, сотня – а остальным придется довольствоваться тем, что впереди стоящие перескажут.

Женщины идут, мужчины… Отцы дочерей ведут – чтобы знали, наверное, каково со своими братьями блудить. Много народу. Все, кто мог, на ком работы неотложной нет – все появились.

Толпа, сгрудившаяся вокруг судьбища, внезапно раздалась, освобождая дорогу. Шли те, кому решать Уникову участь.

Впереди шел Бойша. В правой руке вождь сжимал священную дубинку зеленого нефрита, а левой – вел Унику. И хотя от мелового холма до площади перед воротами немалое поприще, но Таши видел, что девушка шагала, гордо подняв голову. Больше она ничем не могла сказать за себя: на суде у нее не будет слова; она сейчас – на полпути между Живой страной и Мертвой. А такие должны молчать.

Вторым шел Матхи. Тоже понятно почему. Не проступок судят, а преступление против рода. В таком деле даже тень судимой вредоносна. И шаман должен уберечь соплеменников от беды. Ради Смертного Суда Матхи облачился как для большого камлания. На лице – страшная маска Хавара, свирепого духа Справедливости, что следит за вынесением приговоров.

Ромар и Стакн брели рядом. Безрукий колдун опустил голову; мастер же что-то горячо ему втолковывал. Дорого бы дал Таши, чтобы услыхать эти слова…

Следом выступали старейшины – и парень разглядел непреклонно-свирепое выражение Турана. Ох, не к добру…