Головы профессора Уайта. Невероятная история нейрохирурга, который пытался пересадить человеческую голову - Брэнди Скиллаче

8 июня 1964 года Уайт дал первое в жизни интервью – журналистам The New York Times. Прессу интересовали его недавние успехи в применении перфузии на человеческом мозге, но он говорил не столько о своих поправляющихся пациентах, сколько о своих обезьянах. Третий этап смелой идеи Уайта предполагал освещение работы его команды в массмедиа – чтобы о ней узнало как можно больше людей.

«Хотя ученые-медики еще спорят о выгодах и рисках глубокого охлаждения мозга, – гласил текст статьи на первой полосе, – доктор Уайт твердо убежден, что это одно из самых действенных орудий в руках нейрохирургов»[143]. Уайт описывал «чрезвычайно тонкие и точные манипуляции», которых потребовало изолирование обезьяньего мозга, но опустил кое-какие неаппетитные подробности. А далее в статье проводилась мысль, что когда-нибудь хирурги смогут поддерживать жизнь в пациенте без легких и сердца, сохраняя мозг живым при помощи исключительно аппаратов искусственного кровообращения. В общем, статья рисовала Уайта новатором. Вскоре Уайт рассказал об опытах по изолированию мозга в Nature, журнале естественнонаучной тематики, у которого, конечно, было куда больше читателей, чем у специализированного журнала Общества Кушинга. Эти первые неловкие прогулки под софитами положили начало стратегии, которой Уайт будет следовать до конца своих дней: он намерен совершать великие, неслыханные дела – и не будет сидеть в углу.

А между тем в лаборатории его команда собиралась попробовать нечто новое – эксперимент, по итогам которого тоже планировалась публикация в Nature. Если все удастся, статья будет называться «Пересадка собачьего мозга».

Опыты Уайта с обезьянами подтвердили, что изолировать мозг возможно, но без связи с организмом электрические сигналы никуда не идут и у мозга нет возможности взаимодействовать с миром. Уайт решил взять мозг небольшой собаки, пересадить его в специально созданную полость на шее другой собаки, побольше размером, и подключить пересаженный мозг к сосудистой системе реципиента. Собака-реципиент будет выглядеть относительно нормально – кроме разве что выпуклости на шее. А живой мозг другой собаки будет работать в действующем организме, и, пока стимулируется тело собаки-реципиента, Уайт посредством энцефалограммы сможет увидеть ответ пересаженного мозга. Уайт уже решил проблему отсутствующих рефлексов: он установил, что звонок колокольчика вблизи перерезанного слухового нерва вызывает в мозге ту же химическую реакцию, какая наблюдается у живых животных. И теперь у него было средство долговременного «хранения» мозга в собаке, которую не нужно пристегивать к стулу и приковывать к аппарату искусственного кровообращения с его бесчисленными трубами. Что еще более удивительно, после первых пересадок собачий организм не отторгал чужеродную мозговую ткань, как отторгал бы почку или печень: в теле немецкой овчарки второй мозг продолжал жить и успешно функционировать. Это и удивляло до дрожи, и обнадеживало: да, невозможно (пока невозможно) заменить мозг живого существа на другой, чужой, как сделал доктор Франкенштейн, а второй мозг собаки не способен управлять ее организмом, – но если удастся преодолеть оставшиеся препятствия, организм теоретически может принять нового «хозяина» как собственный орган. Искусство имитирует жизнь, наука повторяет искусство.

В 1965 году команда Уайта отправила результаты эксперимента в Nature. Оставалось ждать. И они ждали. Публикации в научных изданиях и растущий авторитет Уайта в прессе не позволяли научному сообществу игнорировать его работу – однако и соглашаться с ним коллеги не спешили. «О, это потрясающе, отличная энцефалограмма, – вспоминал он о своих огорчениях в одном из позднейших интервью. – Но вы уверены, что этот мозг думает? Что в нем работает сознание?»[144] Уайт отвечал, что да; коллеги-нейрохирурги возражали: откуда такая уверенность? Это может быть просто рефлекс или какая-то пока необъяснимая остаточная активность. Это может быть что угодно. Скептицизм коллег выводил Уайта из себя. Враждебность не враждебность, но определенное отчуждение в них читалось явно. Пришло лето, и Уайт под палящим солнцем торчал в собственном дворе с женой. Патрисия понимала, что такое медицина, и неизменно поддерживала мужа в его работе. Но на последнем месяце беременности седьмым ребенком у нее ныла спина и кончалось терпение. «Не сходить ли тебе в отпуск, – предложила она. – Свози детей куда-нибудь».

Так началась семейная традиция: отпуск не столько для Уайта, сколько для Патрисии. Они называли это ее «отпуском от семьи»[145]. Оставив жену дома и загрузив шестерых детишек в семейный микроавтобус, Уайт покатил в отель «Брекерс» близ парка развлечений «Сидер-пойнт» на южном берегу озера Эри[146]. Посреди такого хаоса Уайту понадобились необычайно строгие методы. Он заказал белые футболки с номерами и купил мегафон, а затем разрешил всем шестерым детям бегать по пляжу – целую неделю. Он приглядывал за ними из-под пляжного зонтика, время от времени командуя в мегафон: «Номер два, ты заплыл слишком далеко, поворачивай к берегу»[147]. Но и на берегу озера Уайт не прекращал обдумывать все ту же проблему. Мозг, всего полтора килограмма массы и триллионы клеток, отвечает и за все, что знает Уайт, человеческая особь, и за все, что человечество в целом знает о Вселенной[148]. Уайт понимал, что мозг – вместилище сознания, он это чувствовал. В последний год он с удовольствием выходил на публику, но не спешил открыто говорить все, что у него на уме. Как сказать открытым текстом, что по ночам тебе снятся тяжело травмированные мозги в здоровых телах и изувеченные тела со здоровыми мозгами?[149] Как объяснить свое увлечение, свою одержимость спасением этих душ, оказавшихся в ловушке? Наблюдая за играющими детьми, за их подвижными телами в полной гармонии с подвижным умом, Уайт, должно быть, видел резкий контраст с проблемой, которую мечтал решить. Ему предстоит доказать, что сознание можно пересадить, а лучшее свидетельство работы сознания – поведение организма. Демихов и его короткая зернистая кинохроника, история Ричарда Херрика – все это разбудило в Уайте жажду исследовать возможности науки, вымостило для него путь. Еще год назад поездка в Лос-Анджелес казалась далеким путешествием. Но теперь, задавшись вопросом, как убедить коллег в том, что изолированный мозг остается живым, Уайт обратил взор в сторону Москвы. Возможно, какие-то ответы есть у Демихова с его двухголовыми собаками.