Наследник султана - Александра Селлерс

— А может быть, у него генетическая предрасположенность.

Наджиб посмаковал глоток шербета.

— Ваш второй возлюбленный тоже родом из этих мест? — негромко поинтересовался он.

— Мой второй…

Розалинда не сразу поняла смысл вопроса, но тут же осеклась. Щеки ее покраснели от гнева. Понятно, что именно он думает на этот счет, но какое у него есть право высказываться так прямо?

От необходимости отвечать ее спасло появление женщины, которая подошла к Сэму и протянула ему салфетку. Розалинда согласно кивнула и стала подниматься из-за стола. Наджиб сказал:

— Сэм, иди с Тахирой, она покажет тебе твою комнату. Она будет хорошо за тобой присматривать.

Сэм послушно слез со стула. Розалинда почувствовала легкий укол ревности из-за такой готовности сына повиноваться распоряжениям мужчины.

Мальчик доверчиво взял Тахиру за руку, а другой рукой устало помахал.

— Не думала, что он настолько утомился, — заметила Розалинда. — Жара, впечатления… Все это слишком ново для него.

— Проведайте Сэма через несколько минут, — посоветовал ей Наджиб. — Между прочим, Тахира — великолепная нянька. Она стажировалась в Баракате, в детском госпитале имени королевы Халимы.

И тут Розалинда ощутила неимоверную усталость. Она потянулась и зевнула.

— Знаете, наверное, мне нужно поскорее лечь.

— Я вас провожу, — сказал Наджиб и поднялся.

Розалинда проследовала за ним по расположенной под галереей дорожке, поднялась на невысокое крыльцо и оказалась в прохладном полутемном коридоре, который соединял дворик с большим двором. Потом они попали под другой навес, и Розалинда увидела перед собой небольшой круглый пруд. Поднявшись по широкой лестнице, они миновали стеклянные двери и вошли в длинное помещение, где прохладу обеспечивали подъемные жалюзи, колыхавшиеся на открытых окнах. В дальнем конце комнаты стояла низкая, просторная кровать, а напротив — несколько таких же низких диванчиков и столиков. На стенах висели гобелены и картины, тут и там красовались кувшины и другие декоративные предметы. На одной из стен Рози увидела отороченную с обеих сторон полосу материи, украшенную прекрасной каллиграфической арабской надписью, выполненной золотой краской. По стилю каллиграфии Розалинда предположила, что это имя. Возможно, имя Хафзуддина, но слишком затейливую вязь трудно было прочитать.

Высокие деревянные шкафы, изукрашенные изящными орнаментами, источали пряный запах. Деревянные жалюзи были выкрашены темно-зеленой краской, гармонировавшей с листьями растений, отчего у Розалинды появилось чувство, что ее овевает источаемая зеленью прохлада.

Это место из сна. Здесь так много романтики, чувственности, порожденной дуновением горячего ветра, абсолютной тишиной, зелеными растениями вдоль стен, манящей мягкой и пышной кроватью…

Их с Наджибом разделяли несколько футов. Они не смотрели друг на друга.

— Скажите, где мой багаж? — оглядываясь, спросила Розалинда.

Наджиб улыбнулся уголком рта, как будто благодаря ее за то, что она своим вопросом внесла элемент обыденности в эмоционально перенасыщенную атмосферу.

— Чемоданы, должно быть, распаковали. — Наджиб распахнул дверцы одного из шкафов. Розалинда увидела аккуратно развешанные вещи. — Ах, простите, это мое.

Он открыл другой шкаф. На этот раз Розалинда убедилась, что все ее вещи тщательно развешаны и разложены по полкам.

— Мы будем занимать одну комнату?

— Розалинда, другого выхода нет, — виновато отозвался Наджиб. Напрасно он произнес ее имя с такой нежностью, если на самом деле нежности не испытывал. — Вы не можете не понимать, что при ином положении вещей слуги начнут судачить, поползут слухи, что разрушит все то, что мы с таким трудом выстроили. А здесь нам больше, чем где бы то ни было, необходимо, чтобы люди поверили в наш браки в то, что Самир — наш общий сын.

— Вы правы.

Розалинда с трудом выговорила эти слова. Голос ее вышел хриплым, она закашлялась и отчаянно разозлилась на себя. Должно быть почувствовав ее замешательство, Наджиб пустился в объяснения очевидного:

— Здесь все газеты пересказывали историю нашего воссоединения. Несомненно, слуги читали о нас.

Розалинда кивнула.

— Разумеется, я буду спать на диване. А может быть, на крыше.

Она опустила глаза.

— Да, конечно.

Решение найдено. Рози не хочет воспользоваться возможностью напиться, прежде чем отправиться в пустыню. Хуже того, она решила бороться с ощущениями, которые будет вызывать у нее показная близость.

— Простите, но таковы обстоятельства, — добавил Наджиб.

— Вы пошли на все это ради меня, поэтому я не думаю, что вам стоит извиняться, — ровным голосом возразила Розалинда, чувствуя себя на краю смерти.

Наджиб почтительно наклонил голову, и ей каким-то образом передалась его досада. Но чего он от нее ожидал? Что она восхитится столь непереносимой для нее ситуацией? Разве можно лгать, уверяя, что она переживет это без труда?

И как понять Наджиба? Рози знает, его физически влечет к ней. Так какого же черта изображать что-то, когда желанное так близко к тому, чтобы стать реальным?

Когда Розалинда очнулась от недолгой дремоты и сладостно потянулась, то ощутила относительную прохладу вечера. Она поднялась, надела пляжное платье свободного покроя и пару сандалий. Служанка указала ей путь, и Рози, миновав сад, спустилась к берегу.

В золотистом блеске заката чистота природы еще больше захватывала. Скалы казались живыми, грубыми, чужеродными; их не смягчал мох Англии. Здесь они — часть первородного, жестокого мира. Только полоса обожженного, коричневого, сердитого кустарника вцепилась в каменную стену над головой Розалинды.

В пейзаже чувствовалась влекущая мощь, но Розалинда спросила себя: да возможно ли договориться с ним? Здесь ты вечно в состоянии войны с землей, в стремлении отобрать у нее воду, несущую жизнь. В Британии природа щедрая, и древние молитвенные ритуалы кельтов были празднествами, прославлениями изобилия и сексуальности.

А что, древние арабы, язычники, тоже представляли себе землю как женское существо? Если так, тогда это видение наложило такой отпечаток на их отношение к женскому началу, которое не могут представить обитатели зеленых равнин. Из Корана ихадисов[6]становится очевидным, что учение Мухаммеда рождено в недрах культуры, глубоко враждебной женщине; оно обращено к мужчинам, привыкшим сковывать женщин и обнажать невинных девушек. И отчасти оно призывало воспринимать наконец женщину как равную и достойную уважения.

Розалинда смотрела на эту землю, и к ней приходило понимание того, почему здешние люди не внемлют этому призыву вот уже тысячу четыреста лет. Всякий вправе рассердиться на Мать, которая так неласкова к нему, которая вскармливает его такой горькой пищей…