На веки вечные. Книга 2. И воздастся вам... - Александр Звягинцев

А пока там можно было прочесть следующее: «Гитлер так и не сумел раскусить прекрасную Олли и, как видную представительницу немецкой культуры, приглашал на все балы, во время войны на дипломатические приемы, потчуя ею иностранцев. Лишь Геббельс с его юридическим чутьем всегда высказывал предостережения. Но Гитлер полагал, что маленький доктор потерпел с ней фиаско и желает отомстить. Фрау Чехова оспаривает получение ордена Ленина. Что же, ей лучше знать!

К сожалению, мы не просматривали наградные бумаги в кремлевской канцелярии! Фрау Чехова также оспаривает, что она занималась шпионажем среди окружения Гитлера. И это мы не можем опровергнуть, так как не вращались в среде Гитлера в отличие от выдающихся деятелей культуры тысячелетнего рейха…»

Машина катила по подмосковным дорогам, заваленным большими, настоящими русскими снегами. Крещенские морозы взяли свое, в застывшем воздухе словно треск стоял. Все вокруг казалось застывшим и занемевшим, будто на картине. Ребров, сидевший на переднем сиденье рядом с шофером, смотрел на белое безмолвие, столь отличное от теплой и мокрой нюрнбергской зимы, и ни о чем не думал. Просто повторял про себя одно и то же: «Мороз и солнце… Мороз и солнце…»

Расположившиеся на заднем сиденье генералы Гресь и Филин тоже молчали.

Проехав дорожный указатель с надписью «Лунево» шофер привычно свернул и через несколько минут они подъехали к воротам обнесенного забором дачного поселка. У ворот топтались часовые в белых тулупах и валенках с автоматами за спиной. Въехали во двор по аккуратно расчищенной дорожке и сразу наткнулись на группу немецких офицеров в шинелях без погон, которые торопливо шли по каким-то делам без всякой охраны.

Возле штабного корпуса их встретил предупрежденный часовыми командир этой необычной войсковой части в звании полковника. Он дождался пока генералы с удовольствием, покряхтывая, разомнут затекшие после дальней дороги ноги, и почтительно спросил:

— Доставить его прямо сейчас, товарищ генерал?

— Чуть позже, — распорядился Гресь. — А пока пусть сделают нам чаю.

В кабинете командира части генералы устроились на просторном кожаном диване, а Ребров скромно отошел к окну и принялся рассматривать заваленный ослепительным снегом двор.

Между высоченных, с человеческий рост, сугробов по дорожке шли два немецких офицера. Один был в пенсне. Они о чем-то оживленно говорили.

— Ну, я думаю, вы уже сообразили, где находитесь? — усмехнулся за его спиной Гресь. — Этакий лагерь с удобствами для высших военнопленных, которые согласились сотрудничать с нами. Кстати, с их помощью удалось подготовить немало документов для наших обвинителей в Нюрнберге.

— И Паулюс, я так понимаю, тут? — уточнил Филин.

— Здесь.

Гресь встал и с видимым удовольствием поводя плечами, прошелся по просторному кабинету.

— Итак, что мы имеем… Господин фельдмаршал после долгой работы с ним написал свои показания, которые будут оглашены на процессе в Нюрнберге.

— И что в них? — поинтересовался Филин.

— Все, что нам нужно. Это показания человека, который лично принимал участие в разработке плана нападения на Советский Союз в качестве заместителя начальника германского Генштаба. Это уже, сам понимаешь, серьезно. После этих показаний разговоры о превентивном ударе, угрозе с нашей стороны, о которых кукуют обвиняемые и их адвокаты, становятся просто болтовней…

Видно было, что Гресь показаниями Паулюса очень доволен и придает им действительно самое важное значение.

— Наверху, — ткнул Гресь толстым пальцем в потолок, — тоже так считают.

Филин откинулся на спинку дивана, помолчал, потом криво усмехнулся.

— Но немецкие адвокаты будут доказывать, что показания написаны в подвалах НКВД, под пытками или во глубине сибирских руд на жутком морозе, где бедного фельдмаршала держали без теплых подштанников. И потребуют доставить его в Нюрнберг, чтобы он, так сказать, сам сказал то, что написано. А это уже совсем другой сюжет.

— Правильно, — не стал спорить Гресь. — Но не ты один такой умный, мы тут тоже кое-что соображаем. И потому возникла идея…

Филин с подчеркнутым любопытством поглядел на Греся.

— Идея такая… В нужный момент пойти навстречу этим самым адвокатам и доставить Паулюса в Нюрнберг, чтобы он там повторил свои показания вживую. Ну как?

— Идея смелая, — оценил план Филин. — Только возникают вопросы. Очень непростые.

— Знаю, — махнул рукой возбужденный Гресь. — И первый вопрос — согласится ли сам Паулюс выступить в Нюрнберге и разоблачить своих вчерашних коллег?

— Да.

— Работа с ним в этом направлении ведется. И уже давно.

— И?

— Колеблется наш фельдмаршал. Поэтому я и привез тебя сюда. Хочу, чтобы ты поговорил с ним как человек, который видел то, что происходит в Нюрнберге, своими глазами. Как человек, который представляет, что там может случиться. Кстати, попробуй оценить его психологическое состояние со стороны. Нам надо понять, насколько это рискованно — везти его в Нюрнберг. А ты видел его в разных ситуациях…

В семь утра из подвала разрушенного универмага, где располагался штаб Паулюса, выполз немецкий офицер с белым флагом и доложил командиру стоявшего вблизи советского танка о готовности немцев капитулировать. Тот доложил выше. Группа наших офицеров, среди которых был Филин в шинели пехотного капитана, отправилась в штаб 6-й армии. В холодной комнате, освещенной тускло горевшей лампочкой и огарком свечи, начальник штаба армии генерал Шмидт подписал приказ о прекращении сопротивления и сдаче оружия. Паулюс, которому Гитлер накануне присвоил звание фельдмаршала, был в мундире с погонами генерал-полковника. Но когда его при аресте назвали генералом, строго заявил, что он носит звание фельдмаршала и просит обращаться к нему соответствующим образом… Филин тогда невольно улыбнулся.

Тысячи и тысячи завшивевших, обмороженных немцев, уже мало похожих на солдат, потянулись в плен. Они брели, съежившись от мороза, в драных и грязных шинелях, поверх пилоток и фуражек было намотано какое-то женское тряпье, на сапогах и ботинках болтались боты из соломы… Рядом с ними почти не было видно конвоиров — наших бойцов, которых ничего не стоило отличить по шапкам-ушанкам, полушубкам и валенкам. Потом выяснилось, что некоторые колонны пленных шли и вовсе без охраны. Колонну обычно вел назначенный старшим немецкий унтер-офицер, в руках которого был белый листок бумаги с надписью по-русски «Бекетовка». Это был пункт назначения сбора пленных. Наши регулировщики, увидев такой листок, указывали направление, и немцы брели дальше, сохраняя строй.

Немецкий разведывательный самолет, пролетавший над Сталинградом 2 февраля в 2:46 дня, радировал на свой командный пункт: «Никаких признаков боев в Сталинграде нет».