Цивилизация. Новая история Западного мира - Роджер Осборн

Образованных афинян уже не так интересовали сверхъестественные силы, управляющие этим миром, или хитросплетения судьбы. Им требовалась надежная информация, которую, как пишет Фукидид, «сочтут достаточно полезной все те, которые пожелают иметь ясное представление о минувшем». Однако у доказательной истории, появившейся на свет из Персидских и Пелопоннесской войн, был еще один немаловажный источник — распространение алфавитного письма. Фукидид мог отказаться от геродотовского несистематического стиля, потому что перед ним уже не стояла задача выступать со своими сочинениями перед толпой слушателей. Устная культура Афин продолжала существование, однако перед Фукидидом стоял мысленный образ совсем иной аудитории, как следует из его громкого заявления: «Мой труд рассчитан не столько на то, чтобы послужить предметом словесного состязания в данный момент, сколько на то, чтобы быть достоянием навеки». [4]

Как было прекрасно известно грекам, записывание сообщает мыслям, идеям и рассказам не изменяемый временем вид, и стремление к богоподобному бессмертию вдохновляло не только писателей, но и самих участников истории. Великие события спровоцировали появление исторического жанра. однако и само фиксирование событий на письме стало влиять на мотивы тех. кто был в них вовлечен. Афиняне полюбили рассказывать миру о своем величии и вечной славе своих деяний. Перспектива занять место в истории стала действующей силой в человеческих поступках; вершители судеб народов сделали предметом своей заботы мнение не современников, а потомков.

Результатом писательства также стала осознанная установка на объяснение. И Городот, и Фукидид не забывают сообщить нам о том, что объяснение (того, почему случились то‑то и то‑то) — их цель, и они достигают ее воссоздавая цепь причин и следствий. Афиняне напали на Сицилию, чтобы помочь своим союзникам, но причиной также было и неведение относительно численности войска противника, и убедительные речи Алкивиада. Мы сами видим, насколько это отличается от прежнего восприятия прошлого. К примеру, в «Илиаде» ахейцы осаждают Трою, чтобы вернуть Елену, и одновременно и для того, чтобы исполнить ряд прорицаний — о том, что Ахилл погибнет под стенами чужого города, что Троя падет от возвращения Париса и т. д. Эти мифические сказания, как и любые устные рассказы, не имели цели объяснять описываемые в них события, они были нужны, чтобы подвести слушателя к определенному осознанию настоящего. Они лишь использовали событийную канву для передачи чего‑то, что, сохраняя специфику обстоятельств действия, имеет в то же время универсальное значение. «Илиада». «Орестея», «Беовульф», «Гамлет», «Анна Каренина» бесконечно перечитываются или представляются на сцене не благодаря фабуле как таковой, а благодаря тому, что используют фабулу для передачи общезначимых истин.

В творчестве Геродота и Фукидида мифический, иносказательный взгляд на прошлое, который был принадлежностью устной культуры, уступает место истории и литературе, которые являются двумя инструментами письменной культуры. Фукидид ставил себе цель представить прошлое как систему объективных фактов, чтобы позднейшие поколения читателей смогли точно узнать, что произошло. Однако ему. как и всем последующим историкам, неизбежно приходилось, во–первых, быть избирательным по отношению к доступному материалу, а во–вторых, составлять отобранный материал в связное повествование. С того момента, когда Фукидид оставил геродотовский беспорядочный и сбивчивый стиль в пользу точности и сосредоточенности на предмете, он дал истории смысл. Но удаление со сцены богов не превратило описание прошлого, как он надеялся, в рациональное фиксирование цепочки причин и следствий. Переход от устной к письменной культуре всего лишь заменил один вид интерпретации другим.

Если рождение истории имеет очевидную связь с наступлением эпохи письменности, связь между первыми ростками этой новой культуры и возникновением трагического театра не столь прямая. Тем не менее, и рождение, и смерть трагедии были возможны только в обществе, которое пребывало в состоянии перехода от устного слова к письменному.

Согласно преданию, в 534 году до н. э. устроитель афинского поэтического праздника по имени Феспид распорядился, чтобы один из членов хора выступал вперед для произнесения своего отрывка. Этот хоревт надевал маску одного из персонажей песнопения, и таким образом принципиальный элемент драматического театра—исполнитель, представляющий действующее лицо, — появился на свет. 50 лет спустя, в 484 году до н. э. Эсхил выиграл свое первое драматическое состязание, положив начало эпохе греческого трагического искусства. Из сотен пьес, написанных и поставленных за последующее столетие в полном виде до сегодняшнего дня дошло лишь чуть больше 30 трагедий. Хотя в нашем распоряжении остался лишь малый фрагмент греческой драматургии и хотя в известном виде она почти целиком сводится к творениям четырех человек — трагиков Эсхила, Софокла и Еврипида и комедиографа Аристофана, — сами пьесы представляют собой неисчерпаемый источник материала, позволяющего подступиться к пониманию мира, который иными средствами остается для нас недосягаемым. Ибо театр греков описывает их мир в самый момент исчезновения последнего. Его темы и сюжеты не просто образец захватывающего драматизма — для нас они суть последнее дыхание одной эпохи и предвестие другой.

В устных культурах институт сказания является не только формой искусства, он выполняет множество других функций: преподания исторического урока, наставления в нравах, события коллективной жизни, культивирования разделяемого всем обществом миропонимания. Сказания излагаются стихами, потому что для сказителя это хороший способ придать значительность произносимому, а для аудитории — удержать в памяти одновременно отдельные места и общий смысл. Устное сказание в кельтской, скандинавской, ассирийской, персидской, полинезийской, амазонской и греческой культурах породило эпическую поэзию, и те устные эпосы, которые дожили до эпохи письменности —легенды о Беовульфе и Гильгамеше, «Мабиногион» и «Илиада», — демонстрируют всю выразительность и изощренность этой формы. Поэтические праздники, на которых поэты повествовали о великих делах олимпийских богов, основании городов, веке героев, были частью греческой культуры с самых ранних времен. Некоторые из них становились праздниками песнопений, а на некоторых происходили представления, в которых граждане составляли хор, певший или декламировавший стихи в унисон. Песнопения и декламация стихов входили и в религиозные обряды, которые, кроме приношения жертв и молитв божествам, включали также игры, борцовские бои и состязания животных.

В V веке до н. э. с ростом благосостояния греческого общества все пышнее становились и его торжества. В Афинах было два главных ежегодных фестиваля (помимо множества однодневных): Леней и самое зрелищное из афинских празднеств — Великие Дионисии, которые справлялись в честь Диониса, бога урожая, вина, опьянения и плодородия. На Дионисии сельские жители стекались в город, и население Афинского государства объединялось в прославлении плодородия земли, могущества своей страны, мастерства поэтов и сноровки атлетов. Эти праздники организовывались в расчете на максимальное участие — на любых Дионисиях по меньшей мере 1000 мужчин и мальчиков со всех частей полиса были заняты в пении и более 300 человек задействовали как актеров. Хотя бы одного из исполнителей любой из зрителей знал лично.