Кратос - Наталья Точильникова

Юлия уверенно направилась на третий этаж. Лифт не работает.

Наверху постучала в первую попавшуюся дверь. Открыло юное существо с длинными темными волосами, закрывавшими пол-лица. После некоторых колебаний я заключил, что пол у существа женский.

– Мы ищем Артура Бронте, – сказала Юлия. – Где он может быть?

Существо задумалось. Потом просияло:

– А-а! Вийона! А вы ему кто?

– Сестра, – не моргнув глазом, заявила Юля.

Девушка посмотрела с некоторым подозрением, однако выдала:

– Они у Шляхтича квасят, в четыреста пятом.

Юля кивнула:

– Спасибо.

В четыреста пятом собралась теплая компания из дюжины шельмецов лет пятнадцати. По кругу ходит сигарета явно не с тессианским табаком, запах красноречивый. Я про себя посетовал на юное поколение, которое чуть что – и травит себя искусственными стимуляторами. Звучит гитара. Гитарист имеет светлые волосы, собранные в приличную косу, но зато с двумя свободными широкими прядями, висящими по бокам, тонкий прямой нос и крупные серые глаза. Портретное сходство очевидно. На гитаре надпись «Свободная Тесса!» и довольно качественная голографическая фотография Анри Вальдо, борца за независимость Тессы, «томящегося в застенках Кратоса». На мой взгляд, там ему самое и место.

Артур Бронте передает соседу сигарету с травкой и наконец поднимает глаза.

– Привет, Джульетта!

– Привет! Привет! А ну, вставай!

– Да ладно тебе! Лучше присоединяйся. Ребята, это Джульетта, моя сестра.

У матери с сыном явная договоренность. Ей хочется казаться моложе, а ему не нужна репутация маменькиного сынка.

– Артур! Ты что не понимаешь, что творится?

– А ты понимаешь?

Юлия сжала губы и решительно направилась к нему. Я думал, что даст пощечину. Она оказалась лучшим психологом.

– Артур, мне надо найти мою команду. Они остались в гостинице при космодроме. Дмитрий вызвался помочь, но нужен еще один мужчина. Для уверенности и защиты.

Мальчишка оценивающе посмотрел на меня, ну прямо, как бабушка.

– Красивый у тебя любовник, Джульетта, – заметил он. – Дай бог, чтобы этим не ограничивались его достоинства. Ладно, пошли. Извините, ребята, дела.

Он развел руками.

– Одолжи у кого-нибудь велосипед, – посоветовала Юлия.

– Без проблем.

Одолженный велосипед раздолбан, обшарпан и частично покрыт ржавчиной, зато украшен сразу двумя портретами Вальдо: на передней и на задней раме. Возрастное, подумал я, пройдет. А я чем увлекался, за какую хрень сражался в его возрасте? Вспоминать стыдно.

Теория национального самоопределения – одно из величайших заблуждений человечества. Да и о каких нациях сейчас может идти речь? Тессианцы? То бишь на треть французы, на треть немцы, на треть испанцы с примесью западнославянской, итальянской, еврейской и еще бог знает какой крови? Обитатели Кратоса? Ну, это вообще полный коктейль. Чего здесь только не намешано. Русский православный император Владимир Юрьевич Страдин имеет предками итальянских старокатоликов, а бывший последний фаворит императрицы Леонид Хазаровский наполовину русский, наполовину тессианец. Что с ним, кстати? В перманентной суматохе последних дней мне так и не довелось подробно выяснить политическую обстановку в любимой столице.

В наше время важна не национальная, а культурная принадлежность. Народы цивилизации, когда-то именовавшейся европейской, объединены в Кратос Анастасис, и их культура теперь называется «культура Кратоса». Есть и представители национальностей, к этой цивилизации отношения не имевших, но принявших ее для себя: много японцев, есть китайцы, индусы. Независимые планеты (Махди, Чжун го, Микадо, Майтрейя) – просто анклавы других культур. Или заповедники маргинальных социальных учений, как, например, Анкапистан – пристанище анархо-капиталистов. Русский и француз, испанец и итальянец, немец и поляк, несмотря на всю сложность отношений и загруженность давними обидами исторической памяти, скорее всего, поймут друг друга. А вот если один призывает к свободной любви, а другой считает, что за оную нужно до смерти побивать камнями – им нечего делать в одном государстве с одним законодательством.

Мои размышления прервал голос нашего студиозуса:

– Гостиница космопорта горела, мам, мы все видели с башни.

Юля гневно взглянула на него. Так это для меня был спектакль? А то я не понял!

Под средневековую башню закамуфлирована, скорее всего, станция местного телевидения или приемная антенна быстрой связи. Мы как раз проезжаем мимо, и Артур указывает на нее рукой. Я представил кучу студентов на верхней смотровой площадке, окруженной серыми зубцами. Да, пожалуй, отсюда можно многое увидеть: университетский городок на холме.

Очевидно, что Тессу постигла судьба Дарта, но что это за судьба? И вроде бы ничего не изменилось. Тихо шумит ночной лес. Резковато пахнет местной сосной. Даже небо утратило красноватый оттенок. Видны звезды, яркие, чистые глаза небес. Только я знаю, что небо слепо.

– Кажется, связь восстанавливается, – говорит Юля.

Я прислушиваюсь к своим биомодераторам. Да, слабый-слабый ответ.

Вдоль шоссе вспыхивают фонари: сначала слабым сиреневым светом, затем разгораясь до привычного солнечного спектра. И тут только я понимаю, что мы ехали в полной тьме, и что это ненормально. Не такая уж глубинка здесь, чтобы не освещать дороги.

Мы свернули к городку Юлии. На указателе ярко освещенная надпись: «Шенье». Я подумал, что не стоило давать населенному пункту имя поэта, который так плохо кончил.

Беспокойство я почувствовал метров за двести до дома.

Юля тоже уменьшила скорость.

– Там что-то случилось, – сказала она.

– Давай сойдем с дороги.

Мы свернули на обочину, положили велосипеды и отступили в тень. Артур удивленно посматривает то на маму, то на меня, но не возражает. Интересно, это передается по наследству? И что «это»? Т-синдром? Смертельная болезнь, сжигающая человека за год? Или возможность хоть на короткое время встать над собой, быть больше чем просто человеком. И что у Юли? Она видит ближайшее будущее, чувствует опасность, но, может быть, это еще не болезнь? Дай бог!

Под ногами смялась упругая тессианская трава, в канаве – кустарник с белыми мелкими цветами. Аромат, похожий на жасминовый, мешается с запахом хвои. И что-то почти неуловимое в воздухе, непередаваемое, но неприятное.

Я вызываю фиолетовое свечение, и дом словно надвигается на меня.

Ворота не заперты, одна створка качается под ветром. А потом – стенка. Я понимаю фразу «планета закрыта». Дом закрыт.

– Юля, я не могу там ничего увидеть. Возможно, нас ждут, и не те, кого мы там оставили.