Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера - Алексей Шерстобитов

Я не был ни разу свидетелем решений, принятых троицей: «Ося», Андрей и Олег, да и троица вряд ли была. Лишь слышал и получал их последствия в виде указаний, просьб и общих повествований. Не могу так же сказать, что все трое были в курсе всех планов, хотя, возможно, и общих. Почему возможно? Потому, что у каждого на эти планы были свои виды, и уж точно планы Олега и Андрея с «Осиными» могли разниться и разнились.

Общность, союзность и совместная заинтересованность только на словах могут быть равны. Что точно соблюдалось — это ранее оговоренные доли, хотя и здесь иногда возникали некоторые изменения, скажем, из-за затрат, амортизации, изменения себестоимости, количества учредителей, разумеется, всевозможных непредсказуемых катаклизмов, что бывало - от дефолта, до гибели одного из участников, или якобы из-за этого. Суммы падали, а объяснения о их уменьшении, по всей видимости, находили своё удовлетворение.

Полагаю, что со временем отношения между «Осей» и братьями не распределились по ответственности каждого из них за свой сектор, как принято у нас: Андрей — за финансы и связи, Олег — за всякого рода «военные действия», — так как у Буторина была своя, достаточно развитая инфраструктура, самодостаточная и способная решать любые задачи. В этом смысле организованного сообщества, предъявленного нам на суде, в виде статьи 210 УК РФ, я не вижу. Но, в связи с принятыми предложениями инвестиций в общие проекты, возникали и общие интересы, так же, как пользовались связями, которых недоставало у себя, услужливо предоставленными «партнёрами». Так же «у партнёров» пользовались и услугами всякого рода не конфиденциального плана, в случаях, когда это ныло удобнее. Всё бы ничего, и даже звучит приятно и презентабельно, если бы не привычка решать некоторые проблемные вещи с помощью, ну совсем уже, неприемлемых для закона методов.

В свете сказанного, думаю, что общение между «Осей» и Андреем проходило гораздо чаще, но касалось, п основном, деловых тем. Зная последнего, убеждён: Пылёв старался всеми силами обходить острые силовые иопросы, ссылаясь на Олега и, скорее всего, достигнув (оглашения, в случае необходимости, предлагал сводить начальствующих более низкими звеньями, скажем: «Пусть Вася позвонит Пете, и пусть нюансы обговаривают сами». Тем самым вроде бы самоустраняясь и не совсем находясь в курсе происходящего, тем более что курировать эти вопросы взялся с нашей стороны Олег, поэтому всё автоматически перетекало после подобной фразы и созвона Васи и Пети под контроль младшего Пылёва.

Но всё же в некоторых случаях, понимая необходимость принятия экстраординарных мер, Андрей выносил проблему на общее обсуждение, преподнося это как необходимость принять решение, заведомо понимая, какое решение будет принято.

С другой стороны, ему не оставалось ничего иного, ввиду невозможности предпринять иное по простой причине недоразвитости нашего «профсоюза» и «недоделанности» его как финансовой структуры, а так же из-за низкого уровня людей, пытавшихся им руководить. Я не говорю здесь о профессионалах в банковской или юридической и финансовой сферах, а о тех, кто пытался себя поставить на одну доску с ними. Нужно понимать, что именно они, в том числе и частично включая «Русское золото», пытались определить и подтолкнуть дело в нужном, как им казалось, направлении, думаю, не особенно прислушиваясь к тем или иным предложениям, так как при осуществлении этих предложенных мероприятий, вложения этих финансовых средств и схем, они: а) вряд ли могли их понять, б) вряд ли могли проконтролировать предлагаемое. Итак, Андрей был Злейшие друзья сдерживающим фактором, и кто знает, скольким пришлось бы ещё расстаться с жизнями, если б не его взвешенный подход, хотя и он под напором иногда давал сбои. Но к тому времени я был уже совсем другим человеком и совсем в другой ситуации, а после предложения «убрать» главного опера и человека, возглавляющего следственную группу, ведущую дело нашего «профсоюза», почти перестал с ним общаться, хотя, не скрою, кое-что предпринимал и через некоторое время знал, как выглядят эти господа, и где их можно найти — понятно, ради своей же безопасности. Как-то их нетерпение встретиться со мной не вызывало ответного желания у меня.

Заметим, что старший Пылёв, если бы и осмелился одуматься об убийстве людей, возглавляющих оперативные и следственные действия, то вряд ли решился бы что-нибудь принять сам из-за понимания, что это в конечном итоге, как минимум, ни к чему не приведет, — появятся новые люди, и не факт, что худшие, а главное — с большим желанием найти и, теперь уже, отомстить за своих.

Но факт оставался фактом, хоть я и получил указание из его уст и направление вектора, где искать, но исходило оно, думаю, не от него, а от Буторина, который вряд ли питал иллюзии в отношении себя после задержания и всеми возможными методами пытался его избежать хотя Бы сегодня, не задумываясь о завтрашнем дне.

По всей видимости, подобными мыслями обуславливается его поведение и во время экстрадиции ровно на полгода, произошедшей в самом начале века. Поведение то в отношении следственной группы было дерзким и предостерегающим, видимо, подкреплённое уверенно-| гью моей и, возможно, еще чьей-то «работы» в этом направлении. Во всяком случае, вероятно, имея в виду его настоящую экстрадицию на Родину, которая тогда казалась невероятной, у него часто вырывались вместо ответе фразы: «Вы до того времени ещё доживите…».

Каким тогда ему казалось грядущее, мы можем только предполагать.

Желание Андрея ничего не менять внутри инфраструктуры и привело к краху. А произошедшее в конце-концов, задержание братьев уменьшало и мои шансы. Хотя всё, что нужно было сделать мне — оставить семью. Но это было всем, что у меня имелось, и я решил пожить как человек, сколько будет отмерено. В отличие от братьев, у меня было совершенно чёткое понимание долгов перед законом, которые могли, с большой долей вероятности, привести к распылению всех надежд, да и самой жизни, ведь подавляющее большинство статей Уголовного кодекса, которые могли ко мне применяться, статьи «расстрельные». Наверное, я был единственный, не строящий иллюзий и готовый ко всему, «чахнущий», как «Кащей» над златом, над своей семейной идиллией, понимая её возможную временность. Правда, имелась ещё одна уверенность, которая позволяла быть более менее спокойным, — я был уверен, что, скорее всего, не переживу задержания и получу пулю во время его проведения. Да и привитая с детства привычка не отказываться от принятого решения тоже сыграла свою роль. Но были и кое-какие мысли, иногда находившие подтверждение у куратора — «покупателя».

Так что причины оставаться в семьях и у Андрея, и у меня были, хотя и несколько разные, что не особенно повлияло на дальнейшие события и срок.

Моё отношение к старшему Пылёву было, скорее, уважительное — возможно, и из-за умения обустроить свою жизнь, и за чисто человеческие характеристики. При встрече он был всегда расположен к собеседнику, уважительно относясь к нему и не позволяя себе унизительных выпадов и, тем более, оскорблений. В его доме царили тишина и спокойствие, охраняемые заботливой хозяйкой, которой он, казалось, подчинялся беспрекословно, хотя, думаю, это было всего лишь одним из правил. От него не исходило никакой видимой опасности, с ним я знал, где и кого остерегаться, будучи козырем его и to брата, благодаря чему и мог позволить себе несколько больше других.