Ботан - Ната Радуга

— Что ты? — перебил я его мямли.

— Давай заканчивай этот цирк, — резко повернувшись, выдал он мне.

— Какой ещё цирк? — Мне его тон уже не нравится.

— Блядь, — выдохнул он нервно. — Вот эти твои истерики и нюни.

Понятно всё.

— Это не цирк. — Я встал с дивана. — Если это всё, то… Спасибо, что зашёл.

— Что ты от меня хочешь?! — заорал он так, что я вздрогнул. — Не могу я душу наружу вытащить. Не тот я человек, что будет это делать. Я конченый идиот, что не умеет ничего в этой жизни ценить. Я далеко не хороший парень. Мне по хуй на всех, на чувства людей. Мне всё равно, что у них происходит в жизни… Не могу я выдавить из себя что-то хорошее. Я не такой, как ты, далеко не такой. — Он сделал шаг к застывшему мне. — Ты слишком правильный, слишком добросовестный интеллигент, бываешь до тошноты милым. — Он всё говорит, а я, кажется, даже не моргаю, слушая это всё. — Я тебя недостоин, но… Я не могу без тебя. — Он стоял в сантиметре от меня и смотрел в мои глаза. — Я не хочу уходить, я хочу быть рядом, постоянно.

Он не отводит глаза от меня, ждёт, когда я что-то скажу. А я дар речь потерял, я ожидал…Ну не знаю, что и как мне на это реагировать. Я не был готов к такому.

— Артём…

О, Господь, я уж думал, он имя моё вообще не знает.

— …Скажи что-то, пожалуйста.

Может я просто сплю? Или я умер, отравился чем-то, что я там ел сегодня? Кофе, конфету, что ещё? Не помню.

— Я… не знаю, что сказать.

Он стоит так близко ко мне, что я чувствую его табачное дыхание, это ещё больше сбивает с мысли.

— Тогда не говори ничего. — Его рука оказалась на моей шее и по коже табун мурашек пробежал. — Просто прими это как факт. — Он шумно задышал и, приблизившись, прошёлся губами по моим.

Это было настолько нежно, трепетно, что в груди защемило, и я потянулся и поцеловал его. Он стиснул меня в объятиях, что аж дыхание сбилось и кровь в венах закипела. Как же я скучал по его губам, по его властным рукам, его напору и его запаху.

Он целует меня жадно и сжимает больно кожу. Я чувствую его голод и то, как он сдерживает себя. А мне не надо чтобы он сдерживался, я хочу его, хочу, чтобы он взял меня, жёстко и страстно.

Я сам взялся за полу его футболки и потянул вверх, он оторвался от моих губ и поднял руки. Коснулся горячей кожи и почувствовал, как напряглось его тело. Прошёлся ладонями по его твёрдой груди вниз к животу и, расстегнув ему брюки, просунул руку к уже готовому члену.

Стас глухо зарычал, сорвал с меня всю одежду в мгновение, подтолкнул на диван и посмотрел мне в глаза. Я легонько кивнул, чем дал ему согласие и свободу действий. Стас вцепился в мои бёдра мёртвой хваткой и с силой подтянул ближе, и к кольцу моего ануса упёрлась головка его члена. Я весь подобрался и расслабился в предвкушении. Стас намочил пальцы и сунул их в моё отверстие, подготавливая меня и не переставая терзать мои губы. Я уже вовсю насаживался на его пальцы и ласкал сам свой каменный член.

Он вытащил резко пальцы с характерным звуком и, не дав мне опомниться, вошёл в меня на всю длину. Мои всхлип и стон тут же выпили настойчивые губы Стаса. Он убрал мою руку с моего члена и сам, взяв его в свою ладонь, стиснул и начал работать рукой, попутно входя в меня быстро и жёстко.

Диван ходил ходуном, а Стас наращивал темп, насаживая меня остервенело на свой член.

— Прости, я не могу сдерживаться, — шепнул он, прерывисто дыша.

— И не надо, — хриплым голосом почти просил я.

Я чувствовал, как волна возбуждения наполняет каждую клетку моего тела. Вцепился руками в его плечи и, вытянувшись как струна, я с громким стоном излился в кулак Стаса. Тёплая жидкость вытекала с его руки на моем животе. Он отпустил голову на моё плечо, укусил и толкнулся два раза. Я почувствовал, как член внутри, содрогаясь, наполнил меня своим соком.

— Прости, — шепнул он мне и поцеловал мои и так истерзанные губы.

Надо бы этот день красным в календаре отметить. День, когда Стас Чёрный просит прощения.

— Поехали, — прервал он тишину, когда я лежал, успокаивая бешеное сердце и гладил его голову на моем плече.

— Куда? — спросил я лениво, слишком хорошо вот так лежать и чувствовать его рядом чтобы куда-то уходить.

— Сначала в душ, — он встал с меня. — А потом… Увидишь в общем.

Стас

В жизни не мог подумать, что я докачусь до такого, сказал бы кто, получил бы пиздюлей. А сейчас стою под душем с Соколовым, смотрю на его намыленное тело, чувствуя, как член наливается кровью, после недельной голодовки. Одно только его присутствие рядом будоражит, на хрен, всю кровь. Хочу трахать его без перерыва всю ночи напролёт. Чем, собственно, и займусь, когда вернёмся.

Это неделя, блядь, была какой-то другой, пустой, бессмысленной. Поначалу я бесился как чёрт, накрывал Соколова всеми возможными матами, что лишил меня ежедневного траха. Но потом… Потом грудь адски сжигало от того, что он есть, но его нет. И я, на хрен, не нашёл этому объяснения, так и не понял, как и почему. И вообще, не имею не малейшего представления, как это называется.

Тоска? Не уверен.

В моей жизни есть только один близкий человек — мать. Она живёт далеко, отношения у нас нормальные, но не близкие. Я всегда слушался её, масштабных проблем не устраивал. Ну, до восемнадцати лет. Дальше уже я мог и сам разобраться, а где не мог — отца привлекал. Я свою мать люблю, чувство обязанности, знание, что у неё все хорошо и она здорова, толкает меня на регулярные звонки.

А тут… Это было другое, ощущение внутренней пустоты и острое желание увидеть, обнять, почувствовать, слышать. Это все было жутко странно и ново для меня. И не знал, что делать и как с этим бороться. Из мастерской почти не выходил, копаясь в бумагах и отчётах о поставках. Срывался на всех подряд, орал на работников при малейшем нарушении. Два дня назад в мой кабинет постучали, вырывая меня из мысли о том, где Соколов и чем он занимается по вечерам, а конкретнее с кем.

— Да, — ответил я на стук.

— Здравствуй, Стас, — в кабинет уверенной походкой зашёл Илья.

— Неожиданно, — усмехнулся я.

Илью я не видел с того дня, когда он предложил мне разделить с ним мой бизнес.

— Решил лично убедиться, что у тебя все идёт хорошо.

Лицемер, блядь.

— Твоими стараниями, — подъебнул я его.

— Ты слишком много о себе возомнил, пацан, — помотал он головой.

— А ты застрял в девяностых.

Нет, ну кто, блядь, так делает в наше время? Звучит это, конечно, глупо, выглядит Илья на тридцать пять, ну максимуму сорок. А может так хорошо сохранился? Хуй его знает, да и пофиг вообще.