Самородок - Бернард Маламуд

В кабинете было темно, но Судья не зажег свет. Он сидел неподвижно — глыба на фоне темнеющего вечернего неба.

Рой решил обойтись без обиняков.

— Так вот. Судья, — начал он. — Я подумал, возможно, вы ждете, что я зайду к вам. Вы знаете, что я делаю здесь и на выезде. В газетах писали, что вы могли бы пересмотреть мой контракт и написать новый.

Судья сдул пепел с сигары.

Рой забеспокоился.

— По-моему, сорок пять тысяч — справедливая цена для моей работы. Это только на десять тысяч больше, чем было у Бампа, — и вы можете вычесть из моего контракта три тысячи. — Эта мысль родилась у него только что, и он решил отложить разговор о процентах от продажи билетов до следующего года.

Судья издал какой-то непонятный звук.

— Я вспомнил Олафа Эсперсена. — В глазах Судьи появилось задумчивое выражение. — Это фермер, которого я знал в молодости, — жуткая жизнь. Но, как часто случается у фермеров, Олаф жил весьма неплохо, потому что имел кусок земли, дом и удивительную корову, Зиглинду. Прекрасное животное, с мягкой шелковистой шерстью и ногами отличной формы. Каждый день она давала около девяти галлонов молока, тоже редкого качества. Словом, это было превосходное животное, и с детьми она обходилась великолепно, то есть с телятами, конечно, но Олафу не нравилось некрасивое пятно на крестце. Он давно присмотрел Гасси, корову-альбиноса своего соседа, жившего неподалеку по той же дороге. Однажды Олаф спросил у него, не продаст ли он Гасси. Сосед согласился, честно признавшись, что она дает мало молока, но съедает больше, чем стоило бы ее мясо. Олаф сказал, что готов обменять на нее Зиглинду, и сделка состоялась.

Олаф отправился домой за коровой, но по пути к соседу Зиглинда споткнулась и упала, как будто замертво. У Олафа стало плохо с сердцем. Так их и нашли, но Зиглинда пришла в себя и скоро снова давала девять галлонов, а Олаф остался беспомощным до конца своих дней. Я часто проезжал теми местами и видел, что он сидит на старой скамейке у переднего крыльца, дрожащий калека, вконец изголодавшийся со своей туберкулезной коровой-альбиносом.

Рой понял эту притчу, не слишком глубокую: будь доволен тем, что имеешь. Он сказал об этом Судье.

— Любовь к деньгам — корень всех зол, — произнес Судья.

— Я не люблю их, Судья. Не пришлось быть рядом с ними, чтобы полюбить их.

— Подумай, с одной стороны, об Аврааме Линкольне, а с другой — об Иуде Искариоте. Я хочу сказать, что увлечение деньгами опошлит тебя. Трудно даже представить себе, как изменится к худшему твоя жизнь, если в тебе вспыхнет страсть к богатству.

Рой видел, к чему он клонит.

— Я прошу тридцать пять тысяч, как у Бампа, и ни центом меньше.

Судья чиркнул спичкой, и тени упали на стену. Уже наступила ночь. Он втянул дым сигары. Сигара тлела в темноте. Судья выдохнул черный туман дыма, и они снова погрузились во тьму.

«Зажги свет, сквалыга», — думал Рой.

— Прошу прощения за отсутствие света, — сказал Судья, отчего Рой вздрогнул. — В детстве я боялся темноты, всегда плакал, как если бы это была вода и я тонул. Теперь, прошу отметить, я совсем излечился от этого страха и предпочитаю темную комнату освещенной, а мой любимый напиток — вода. Хотите?

— Нет.

— Темнота порождает ощущение единства, какого не добиться при свете, объединяет с тем, что его окружает, позволяет испытать изысканное мистическое чувство. Я собираюсь написать исследование «О гармонии темноты: может ли зло существовать в гармонии?» Советую тебе подумать об этом.

— Я знаю о темноте только то, что в ней ничего не видишь.

— Чистой воды заблуждение. Ведь тебе известно, что ты можешь увидеть.

— Не очень хорошо.

— Ты же видишь меня, верно?

— Может быть, вижу, а может, нет.

— Что ты имеешь в виду?

— Я вижу кого-то, но не уверен, вы это или какой-нибудь тип, который незаметно прокрался сюда и занял ваше кресло.

Красный огонек сигары осветил губы Судьи. Это был он, Рой не сомневался.

— Двадцать пять тысяч, — тихо проговорил Рой, — на десять меньше, чем у Бампа.

Сигара осветилась от долгой затяжки, потом погасла. От ее запаха у Роя разболелась голова. Судья молчал так долго, что Рой сомневался, услышит ли от него ответ. Он даже не был уверен, сидит ли Судья на месте, но потом подумал: «Да он на месте, я чувствую его запах. Он здесь, в темноте, и если я приду завтра, он все равно будет здесь, и через год — тоже».

— Тот, кто спешит обогатиться, не будет невинен, — проговорил Судья.

— Судья, мне тридцать четыре, скоро будет тридцать пять. Это не спешка, напротив, все очень медленно.

— Я слышал, ты ставил на скачках?

— Умеренно, не больше пары долларов на двух лошадей.

— Избегай азартных игр, как чумы. Они приводят к гибели. И сторонись свободных дам. «Держи нож у горла, если склонен к чревоугодию».

Рой слышал, как он открыл ящик стола и что-то вынул. Подавая это ему, Судья зажег спичку, чтобы Рой прочитал: «Проклятие венерических болезней». Он бросил брошюрку на стол.

— Да или нет? — спросил Рой.

— Да или нет — что? — В голосе Судьи прозвучала угроза.

— Пятнадцать тысяч.

Судья встал.

— Мне придется просить тебя выполнить обязательства по твоему контракту.

— Не сказал бы, что вы хорошо настраиваете меня на будущий год.

Судья вытащил из ящика еще несколько бумаг.

— Полагаю, это твои подписи? — Он чиркнул еще одной спичкой.

— Мои.

— Первая расписка в получении двух форм и разных других вещей?

— Верно.

— А вторая — расписка о третьей форме?

— Да.

— Тебе полагалось только две. Знаю, другие клубы выдают четыре. Но это излишество. Поэтому вот тебе счет на пятьдесят один доллар за уничтоженную собственность. Сразу отдашь или вычесть из следующей зарплаты?

— Я не уничтожал их. Это Бамп.

— Ты за них отвечал.

Рой взял расписки, счет и порвал все на кусочки. Так же он поступил с брошюркой, а потом высыпал обрывки на голову Судье. Обрывки бумаги падали на его круглую шляпу, как снежные хлопья.

— Беседа закончена! — рявкнул Судья. Он снова чиркнул спичкой, чтобы Рой нашел дорогу к лестнице. — Мистер Хоббс!

Рой остановился.

— Не поддавайтесь злу…

Спичка вспыхнула и погасла. Рой спустился в кромешной темноте.

— Как поживаем, малыш?

Это был Макс Мерси, притаившийся на углу под тусклым уличным фонарем. Он проследил за Роем и целый час промучился, размышляя о том, что видел этого человека, но не знает, кто он.